Я подумала, что он свихнулся от темноты и одиночества, раз бормочет всякую ерунду – детскую считалочку про все цвета радуги, да еще и память ему отшибло, потому что он путает слова… ведь в этой считалке говорится вовсе не про чайку, а про фазана!
– Очень прошу вас! – повторил Леонид Борисович. – Это крайне важно! Вы запомните? – И он еще раз повторил телефонный номер и дурацкую фразу про чайку.
Едва закончив говорить, он снова закашлялся.
– Для начала хорошо бы отсюда выбраться… – проговорила я мрачно. – Вы не знаете, где выход?
– Меня сюда притащили с завязанными глазами… – вздохнул он. – Но Малюта… тот человек, который приносит мне еду… он уходит вон в ту сторону…
Я и сама видела, куда удалился Малюта, но коридор наверняка разветвляется… впрочем, все равно – нужно попробовать, другого выхода просто нет.
– Так вы позвоните? – настойчиво повторил Леонид Борисович и снова продиктовал мне номер телефона.
Прежде чем я ушла, он жалобно проговорил:
– Вы не могли бы оставить мне свечу? Знаете, в темноте так скверно… начинают лезть в голову самые ужасные мысли…
Это я очень хорошо понимала и просунула ему через решетку два огарка, один из которых предварительно зажгла.
Простившись с несчастным узником, я двинулась в ту сторону, куда незадолго до того ушел Малюта.
– Не забудьте! – донесся мне вслед затихающий голос. – Каждый охотник мечтает знать, где сидит чайка!
Зациклился он на этой фразе! Но телефонный номер был похож на настоящий, так что Леонид Борисович, надо полагать, не полностью свихнулся в этой темной сырой пещере.
Теперь, со свечой в руке, я шла гораздо быстрее. К тому же и коридор стал шире, свод его поднялся выше, и дышалось в нем уже легче. В конце концов, раз этот страшный немой Малюта ходит сюда два раза в сутки, значит, выход из пещеры точно есть. И, наверное, он не очень далеко отсюда. Я уже надеялась на скорое освобождение, как вдруг подземный туннель разделился на два рукава.
Я в нерешительности остановилась перед развилкой.
Левый коридор показался мне более привлекательным. Немного подумав, я двинулась налево.
Вскоре выбранный мной коридор снова разделился на два. Я опять повернула налево.
Коридор сделал резкий поворот… и я застыла на месте: передо мной простиралась неподвижная гладь воды.
Я стояла на берегу настоящего подземного озера.
Я вздохнула и пошла обратно.
Дойдя до последней развилки, я свернула направо.
Коридор то и дело петлял и разделялся. Свеча заметно укоротилась, потом она мигнула.
Сердце колотилось в груди как бешеное, по лицу стекал пот, хотя в пещере было холодно, ноги меня не держали, сил уже совершенно не осталось. Пришлось сесть прямо на холодный каменный пол.
Чтобы успокоиться, я сосчитала до ста… до ста семидесяти…
И вдруг услышала где-то впереди едва слышный голос.
В первый момент я подумала, что у меня начались галлюцинации. Я замерла, задержала дыхание… но голос по-прежнему доносился откуда-то справа.
Я вскочила и устремилась вперед по правому коридору.
Конечно, я понятия не имела, чей голос слышу. Может быть, это тот самый Малюта, который приходит кормить Леонида Борисовича… но нет, что за чушь, он же немой!.. Или это его сообщники, такие же бандиты! А возможно, это ненормальные поклонники рогатой золотой жабы?
Но мне сейчас было безразлично, кого я встречу, лишь бы вырваться из мрачного подземного лабиринта, найти выход, снова увидеть дневной свет, и я мчалась на таинственный голос, как ночная бабочка летит на пламя свечи, не думая о том, что ожидает ее в конце этого полета…
Я так спешила, что споткнулась и выронила огарок.
Свеча погасла, и я снова осталась в полной темноте.
И тут же голос, на который я шла, затих.
Я готова была разрыдаться.
С каждым следующим поворотом судьбы мое положение становилось все хуже и хуже.
Нужно идти в прежнем направлении. Если голос мне не почудился, я скоро доберусь до его источника. До человека.
Я медленно шла, прикасаясь левой рукой к стене, и мечтала только об одном: снова увидеть впереди свет или хотя бы услышать голос…
И вот, когда я уже почти потеряла надежду, впереди совершенно отчетливо послышалось:
– Заботится сердце, сердце волнуется, почтовый пакуется груз…
От удивления я столбом застыла на месте: где-то впереди надтреснутый старческий голос, безбожно перевирая мелодию, пел популярную песню советских времен.
– Мой адрес – не дом и не улица, мой адрес – Советский Союз… – выводил этот голос.
В эту минуту мне казалось, что это – самая замечательная песня всех времен и народов, а голос исполнителя понравился мне больше, чем пение любой эстрадной звезды!
Впереди блеснул неяркий свет.
Из правого коридора доносилось громкое фальшивое пение:
– …Я там, где ребята толковые, я там, где плакаты «Вперед», где песни хорошие, новые страна трудовая поет…
Наконец я оказалась перед широким круглым помещением, посреди которого весело потрескивал костер. Над огнем висел закопченный котелок, в котором что-то кипело, а перед костром сидел, по-турецки скрестив ноги, крепенький дедок в потертом ватнике, кирзовых сапогах и шапке-ушанке, одно ухо которой лихо торчало вверх.
– Заботится сердце, сердце волнуется, почтовый пакуется груз… – увлеченно выводил дедок.
И тут он увидел меня.
Часто заморгав, он приподнялся и удивленно проговорил:
– Ты откуда же взялась, дочка? От энтой… от экскурсии, что ли, отстала?
– От экскурсии? – недоуменно переспросила я. – От какой экскурсии? Дедушка, я заблудилась!
Всем известно, что внешность бывает обманчива, но об этом старичке мне отчего-то хотелось думать только хорошее, что он вовсе не маньяк-убийца, прячущий в пещере кости своих многочисленных жертв, а посланный мне Богом ангел-спаситель, принявший такую невзрачную телесную оболочку.
– Понятное дело, что заблудилась! – проговорил старик неодобрительно. – А все потому, что надо энти… правила соблюдать! Для кого они написаны? Для кого повешены? От проводника не отставать… фонарик при себе непременно иметь… потому как нельзя без фонарика… вот где, к примеру, твой фонарик?
– Потеряла! – ляпнула я первое, что пришло в голову.
– Вот то-то и оно, что потеряла! А Саблинские пещеры, дочка, это тебе не крем-брюле, это тебе не шутки какие-нибудь, тут заблудиться ничего не стоит…
– Саблинские пещеры? – повторила я, как эхо. – Так вот, значит, куда я попала!
