«Ну, что я паникую, – подумала я в следующую минуту. – Может быть, это Нелли наследила еще вчера… ведь я перед уходом не обследовала полы в квартире, могла и не заметить…»
«Да, – возражал мне внутренний голос. – Ты могла не заметить эти отпечатки, но откуда они могли взяться вчера, если штукатуры начали работать в подъезде только сегодня? Всего полчаса назад, когда вы с Бонни шли на прогулку, в холле было совершенно чисто!»
«Ерунда! – отмахнулась я от настырного голоса. – Нелли могла испачкать обувь совсем в другом месте! И вообще, отстань, у меня масса других проблем, кроме этих дурацких отпечатков! Мне нужно искать работу, постоянное жилье… здесь, конечно, хорошо, но через две недели мне придется выметаться из этой квартиры… и вообще, я должна привести свою жизнь в порядок…»
Внутренний голос наконец замолчал.
Его не столько убедили мои аргументы, сколько заглушило громкое ворчание Бонни – то самое ворчание, которое накануне я приняла за звук работающего пылесоса.
Это ворчание доносилось из-за полуоткрытой двери одной из комнат, где я покуда не побывала.
– Бонни, что ты там делаешь? – строго проговорила я, входя следом за ним.
Это был, судя по всему, кабинет хозяина.
Стены до половины высоты были обшиты панелями из темного дерева, вдоль них стояли высокие книжные шкафы с застекленными полками, на которых стройными рядами красовались темные старинные тома, в проемах между шкафами висели портреты в тяжелых золоченых рамах – пожилые люди в парадных мундирах и камзолах, пудреные парики, усыпанные бриллиантами ордена…
Возле противоположной стены красовался письменный стол – красное дерево, столешница, обтянутая зеленой кожей…
Все было бы очень красиво, чинно и благородно, прямо как в музее, если бы ящики письменного стола не были выдернуты до конца, и все их содержимое не вывалено на покрывающий пол кабинета узорчатый персидский ковер.
Здесь в одну кучу были свалены какие-то официальные бумаги с печатями и обычные мятые бумажки, письма и банковские платежки, солидные бланки и старые поздравительные открытки, блокноты для записей, ручки и карандаши…
Видимо, Борис Алексеевич что-то искал перед отъездом, а потом у него не хватило времени, чтобы навести в своем кабинете порядок.
Во всяком случае, мне он это не поручал, а рыться без разрешения в чужих бумагах – не в моих правилах! Самое правильное – выйти отсюда и запереть дверь кабинета, оставив здесь все, как есть. Хозяин приедет – разберется.
Только, разумеется, выпроводить отсюда Бонни.
Я вспомнила о нем и повернулась.
Бонни стоял слева от двери, оскалившись, и грозно рычал, не сводя налитых кровью глаз с вываленного на пол содержимого ящиков.
Наверное, у него в крови – аккуратность, и оставленный хозяином беспорядок вызывает глубокое осуждение!
– Бонни, пойдем отсюда! – сказала я решительно. – Борис Алексеевич будет очень недоволен, если узнает, что мы с тобой хозяйничали у него в кабинете!
Бонни зарычал еще громче и не двинулся с места.
Я взяла его за ошейник и потянула к двери.
На этот раз он подчинился, хотя посмотрел на меня с каким-то странным выражением. Мне показалось, что он что-то хочет мне сказать, но ему мешает непреодолимый языковый барьер.
Пожалуй, это выражение его морды следовало понимать так:
«Эх, говорил бы я по-вашему, такое бы тебе рассказал!»
Но он, к сожалению, не владел русским языком, как, впрочем, и другими человеческими языками, а я не понимала по-собачьи. Поэтому я выпроводила его из кабинета, плотно закрыла дверь и отправилась на кухню – выдать ему обычную утреннюю порцию корма. Заодно и сама позавтракала.
Щедрые хозяева оставили кучу всяких вкусных вещей, даже несколько сортов моего любимого французского сыра, от камамбера до бри. Вы уже догадались, что муж не слишком меня баловал – не носил на руках и не дарил по каждому поводу бриллиантовое колье или новую машину. Но уважал мою любовь к французским сырам (непонятно, откуда что взялось, сами понимаете, в детстве меня ими никто не кормил) и покупал их сам, причем каждый раз разные, такая у нас была игра.
В холодильнике у хозяев Бонни была целая коллекция французских сыров, и завтрак у нас с Бонни получился отменный. Перенесенный во время прогулки стресс нисколько не повлиял на мой аппетит, а уж про Бонни и говорить нечего.
Так что все было очень мило. Пес вкусно хрустел сухим кормом, а я намазывала на тонкий ржаной сухарик камамбер с красноречивым названием «Каприз богов» и запивала это восхитительное изделие французских кулинаров свежезаваренным кофе.
И в этот поистине прекрасный момент громко зазвонил дверной звонок.
Отставив кофе, я устремилась в прихожую.
Вспомнив вчерашнее утро и визит девицы в черной коже, я не открыла дверь, а выглянула в глазок.
На площадке перед дверью стояла пожилая, довольно высокая женщина очень скромного вида, с объемистой сумкой на плече. Скорее всего, почтальон.
– Вы к кому? – осведомилась я через дверь.
– Ланский Борис Алексеевич здесь проживает? – проговорила почтальонша, сверившись с каким-то листочком.
– Допустим, – отозвалась я.
– Что?! – переспросила женщина, повысив голос. – Не слышу, что вы сказали?
Я вздохнула и открыла дверь: громкие разговоры на лестнице могли привлечь соседей, чего я вовсе не хотела, сознавая всю шаткость своего положения.
– Так что, Ланский Борис Алексеевич дома? – повторила почтальонша свой вопрос, входя в прихожую. – У меня для него письмо заказное, с извещением…
– Нету их, – ответила я голосом классической прислуги из старинного водевиля. – В отпуск уехали. Вы письмо оставьте, я передам, когда они вернутся…
– Не положено! – строго ответила тетка. – Письмо заказное, значит, я должна ему лично в руки передать. Конкретному адресату. А куда они уехали и когда вернутся?
Мне показалось, что для почтальонши она задает слишком много вопросов. Даже не так, а просто слишком уверенный у нее был голос, интонация требовательная. Так говорят не почтальоны, а управдомы или начальники жилконторы. Впрочем, эти по домам не ходят. А почтальонам все по фигу: нет адресата – они письмо обратно отнесут. Они голос повышают, только если газета пропадет. Или ценная бандероль не по тому адресу окажется.
– А я почем знаю? – проговорила я, не выходя из роли. – Мне не докладывали. Хотя вроде недели через две должны вернуться… так что – не оставите письмо?
– А вы кто? – поинтересовалась женщина.
И этот вопрос был явно лишний.
– Я-то? Я за квартирой приглядываю!
Почтальонша открыла свою сумку и принялась в ней рыться. Видимо, она все же решила доверить мне письмо. При этом она отвернулась от меня, чтобы не было видно содержимое сумки. Подумаешь, тайны мадридского двора! Я смотрела на почтальоншу выжидательно – не терпелось вернуться к своему остывающему кофе. Но в душе снова возник тревожный холодок – что-то тут не то…
