– Значит, надо искать потерпевших. – Данилов запер дверь, достал из сейфа электроплитку. – Хотите чаю?
– Да какой уж здесь чай, Ваня. – Серебровский расстегнул китель и уселся на диван. – Какой чай. Того и гляди, госбезопасность навалится.
– Володя, – попросил Данилов, – ты пригласи Лялина и Евдокимова. А я попрошу Муравьева оформить показания Любимова, а Самохин дворника допросит.
* * *
Через полчаса в кабинете сидели растерянные оперативники.
– Ну вот что, ребята, – Данилов прихлебнул чая, – вы должны мне совершенно определенно сказать, где раздевались, оставляя документы без присмотра. Одиночные амурные походы я исключаю. Где вы могли раздеваться совместно?
– Баня, – неуверенно ответил Евдокимов.
– Отпадает, – перебил его Серебровский, – там вы у вещей вооруженный караул выставляете.
– В боксерской секции, товарищ полковник. – Лялин вскочил. – Мы же там раздеваемся.
– Так-так, – оживился Данилов, – ну-ка, давай по порядку. Вот вы пришли на тренировку…
– Мы снимаем одежду и запираем ее в шкафчики.
– Запираете, значит, – Данилов прищурился, – а кто в секции знает, что вы работники МУРа?
– Знают несколько человек.
– Кто именно?
– Тренер Василий Павлович Орлов, мой массажист Степаныч…
– Фамилия, – вмешался Серебровский.
– Огородников, – ответил Евдокимов, – Михаил Степанович.
– Еще кто? – Данилов закурил. – Ну, вспоминайте, вспоминайте.
– Борис Панкратов, чемпион Москвы, Олег Разуваев из пожарной охраны, Игорь Силин.
– Володя, – повернулся Данилов к Муштакову, – пробей эти фамилии, получи установочные данные. Когда у вас тренировка, ребята?
– Завтра в восемнадцать.
– Замечательно, вот завтра вместе и отправимся. А пока об этом молчок. Никто не должен ничего знать.
Муштаков с оперативниками ушли, а Серебровский остался.
– Ты мне чаю плесни, Ваня, – попросил он, – а пожрать что-нибудь есть?
– У тебя, Сережа, как у того солдата из анекдота: дайте огонька, вашего табачка покурить, а то так жрать хочется, что и переночевать не с кем.
– Жлоб ты, Данилов, – Серебровский потер ладонями лицо, – истинный бог, жлоб ты и жмот.
– Ладно уж, подъедим запасы.
Данилов достал из стола полбуханки хлеба и завернутый в тряпку шмат сала.
– Не может быть, – ахнул Серебровский, – а вдруг у тебя еще что-то есть? – Он щелкнул пальцем по шее.
– Найдем. Как же ты будешь пить с подчиненными?
– Пошел ты. – Серебровский заметно оживился, подошел к столу, потирая руки.
Данилов открыл сейф, вынул большую литровую флягу.
– Что там? – изумился Серебровский.
– Чача.
– Врешь!
– Сам сейчас увидишь.
– Где взял?
– Мишка Костров лежал в госпитале в Сухуми. Потом, как ты помнишь, был отпущен по ранению домой на пять суток. Он и приволок.
– Ну и сила воли у тебя! – ахнул Серебровский. – С тех пор не трогал?
– Сережа, сила воли здесь ни при чем. Тогда, помнишь, мы группу квартирных налетчиков Бусыгина брали?
– Помню.
– Я с Мишкой толком и переговорить не успел. Флягу эту сунул в сейф, а потом делами прикрыл. А вчера искал одну бумажку, и нате вам.
– Наливай, – крякнул Серебровский.
Данилов отвинтил крышку, и комнату наполнил терпкий аромат виноградной водки. Они выпили. Закусили бутербродами с салом.
– Смотри, Ваня, – печально сказал Серебровский, – по граненому стакану врезали, и ни в одном глазу.
– Это от нервов, Сережа. Хочешь еще?
– А ты будешь?
– Нет.
– Тогда и я нет. Давай чайком отлакируем.
– Дерьмо наше дело, – сказал Данилов и передал разговор с людьми из госбезопасности.
– Это ты прав. Дело дерьмовое. А подполковника этого с Лубянки я знаю. Он мужик нахрапистый, но неплохой, нашу службу курирует.
– Значит, так, – Данилов ткнул пальцем в окно, – нам с тобой не верят.
– А меркуловская служба никому не верит.
– Это точно, – Данилов зло ткнул папиросу в пепельницу, – сколько наших ребят посажали.
– Ваня, ты же сам начинал в бандотделе МЧК, так что должен знать эту публику.
– Народ там был и есть разный, как и у нас.
– Ты о другом подумай. Брат Володи Муштакова нынче генерал на фронте, а в тридцать восьмом его Ежов пригреб. В сорок первом ему ордена и звания вернули и на фронт. Володю тогда в органах восстановили. А сейчас если они копнут, то вполне может Муштаков как враг народа на лесоповал загреметь. Поэтому мы ему должны помочь. Операцию буду курировать я. Полная секретность. А как выйдем на сволочей этих, нужно сделать так, чтобы они меньше языками чесали.
– Шлепнуть?
– И это возможно.
– Не слишком ли, Сережа?
– Нормально. Здесь на карту судьба наша и наших товарищей поставлена.
– Да, жизнь.
– Ничего, Ваня, жизнь, она трудна, но, к счастью, коротка.
– Значит, на это уповать будем?
– Как пойдет. У тебя план есть?
В дверь постучали.
– Разрешите, Иван Александрович, – просунул в дверь голову Белов.
– Заходи, Сережа. Ну что?
– Человек, плативший по счету, известен Головне как Стукалин Сергей Семенович. В квитанции на пошив костюма он указал адрес, по которому не проживает.
– Головня имеет с ним связь?
– Одностороннюю. Он звонит ей сам. Завтра у Головни собирается компания, возможно, будет и Сергей Семенович. Меня она пригласила.
– Ну что ж, Сережа, – Данилов усмехнулся, – пойдешь в гости к милой даме. Соединишь приятное с полезным.
– Возьмешь троих ребят из наружки, – вмешался Серебровский, – они у дверей потолкаются. Мало ли что.
Никитин
Отрез, которым его наградили в прошлом году, Колька так и не получал. Он обменял ордер на желтую хромовую куртку. Правда, она была чуть потертая, но Никитин в ней чувствовал себя хорошо.
Фили он практически отработал сразу. На вокзале ему пояснили, что билет на электричку, найденный у убитого, был куплен в Кунцеве. На станцию они пришли с местным опером из линейного отдела. Начальник станции собрал всех кассирш. Они сидели в его кабинете в синей железнодорожной форме со странными погонами-эполетами.
