Вот на Пушкинской во всех домах соскоблили бумажные кресты со стекол. Правда, жестяные выводы для труб буржуек еще остались.
Город еще был военным, но уже не прифронтовым. На остановке у кинотеатра «Центральный» народу было не много. Но он пропустил двенадцатый троллейбус, потому что за ним шел двадцатый, двухэтажный. Сергей забрался в верхний салон, сел у окна, и поплыла Москва мимо окон.
Улица Горького приняла подобающий вид. Убрали мешки с песком из магазинных витрин, вымыли стекла, и они сияли на солнце забытой мирной чистотой.
У Театра кукол, на Маяковской, стояла очередь за билетами. Сергей посмотрел налево и увидел толпу у входа в Оперетту. В Москву вернулись все театры, и люди часами простаивали в очередях, чтобы попасть вечером в иной, радостный, выдуманный мир, в котором были и любовь, и коварство, но обязательно счастливый конец. На три часа забыты тесные коммуналки, неустроенность военного быта, карточки, ордера, литеры, изнурительный многочасовой труд.
У Белорусского вокзала троллейбус на несколько минут остановился. Путь перегородила дровяная платформа, в которую были запряжены две хилые лошади. Возчик и милиционеры в орудовской форме
[2]
никак не могли стащить с места коней, напуганных проехавшей газогенераторной полуторкой.
Наконец с помощью прохожих коней удалось заставить оттянуть платформу, и троллейбус благополучно проехал.
* * *
Сергей вышел из троллейбуса у Клуба летчиков. Прошел несколько метров и увидел надпись «Ателье». В большой приемной ожидало своей очереди достаточно много народу. Из примерочных кабинок доносились голоса клиентов и портных, на столах лежали довоенные затрепанные журналы мод, пахло раскаленными утюгами и лежалой материей.
Сергей подождал, когда освободится приемщица, и, наклонившись к столу, сказал тихо:
– Я из милиции, мне нужна товарищ Головня.
– Наталья Николаевна?
– Именно.
– А вон дверь видите? Прямо туда, она там работает.
Белов постучал, не получил ответа и толкнул дверь.
В большой комнате на столе были разложены странно нарезанные бумаги, над которыми, словно конструктор над чертежами, склонилась красивая блондинка в синем халате с кружевным белым воротничком, надетым на платье.
– Вы ко мне? – спросила она, не поднимая глаз.
– Да.
– Вы из Дома моделей?
– Нет, я из милиции.
Головня выпрямилась:
– Мило. Вы что, наш новый участковый?
– Нет, я из МУРа. Старший лейтенант Белов.
– А я-то вам зачем?
– Надо поговорить.
– Ну что ж, – Головня села на диван, закинула ногу на ногу, закурила, – слушаю вас.
– Семнадцатого апреля вы были в ресторане «Астория».
– Смотрите, какая точность. Да, была. А разве нельзя?
– Кто был с вами?
– Моя подруга Нина Кольцова и ее друг Глеб Катышев, кинооператор со студии документальных фильмов.
– Но по счету платил четвертый.
– Да, некто Сергей Семенович, я его знаю мало.
– Но все-таки знаете?
– Конечно. Он шил у нас костюм из очень дорогого габардина. Я закройщик. Вот он и пришел ко мне. Взял телефон, начал звонить. В тот день ко мне домой пришли Нина с Глебом. Он только что вернулся с румынской границы, рассказывал очень интересно. Глеб привез две бутылки токая, в общем, хороший вечер был. Тут и звонит Сергей Семенович. Короче, напросился в гости. Пришел с шоколадом и коньяком, а потом пригласил нас в «Асторию». Вот и все.
– Скажите, Наталья Николаевна, чем занимается Сергей Семенович?
– Он об этом говорил весьма туманно. Сказал, что на фронт не попал по здоровью и работает на каком-то предприятии директором.
– А конкретно?
– Более ничего.
– Вы его адрес или телефон знаете?
– У нас связь односторонняя. Звонит он. А адрес наверняка есть. Мы ему квитанцию выписали.
Головня ушла и вернулась с пачкой квитанций, полистала.
– Ну вот, нашла, – обрадовалась Головня. – Записывайте: Стукалин С. С. Большой Кондратьевский, дом три, квартира шесть.
– Спасибо.
* * *
Кондратьевский переулок был полон народу. Тишинский рынок, словно квашня, расползся по всем близлежащим улицам. Здесь торговали подозрительными леденцами, пирожками домашней выпечки, старыми вещами.
Сергей протиснулся сквозь гомонящую толпу, вошел во дворик дома номер 3. В нем расположилась группа огольцов, игравших в три листика.
– И только за туза! – сказал банкомет и осекся, увидев Сергея. – Атас, пацаны, мусора! – крикнул он и, оставив на земле дощечку и карты, бросился к арке проходного двора.
Сергей узнал его, это был один из шайки Кочана, которого он задерживал зимой прошлого года.
«Помнит, – усмехнулся Белов. Поднял карты и порвал. – Нужно кончать с Тишинкой. Этим морем человеческого горя и грязи».
Практически все московские карманники, мошенники и даже штопорилы
[3]
слетались сюда в предвкушении легкой добычи. Тяжело доставалось ребятам из 62-го отделения и Советского райотдела.
* * *
Шестая квартира была на втором этаже.
Сергей поднялся по скрипучей замусоренной лестнице. На площадке стояло три ведра, в одном из них копалась крыса. Она не обратила никакого внимания на оперуполномоченного МУРа и продолжала искать остатки жратвы. В странном месте проживал директор предприятия. Дверь шестой квартиры была аккуратно выкрашена темно-коричневой краской.
Белов повернул рычажок звонка.
Дверь открылась сразу. На пороге стоял человек с сапогом и щеткой в руках.
– Вам кого?
– Стукалина Сергея Семеновича.
– Ошиблись, гражданин, здесь таких нет.
Сергей достал удостоверение:
– Я из милиции.
– Проходите. Только мне на смену скоро.
– Вы железнодорожник? – Сергей увидел на вешалке форменный китель с серебряными погонами.
– Мастер я в депо на Белорусском.
– Значит, здесь не живет Стукалин?
– Здесь, дорогой товарищ из милиции, жил мой дед кондуктор, отец машинист, а теперь я с семейством. И фамилия моя Гришаев. А Стукалина никакого я не знаю.
Сергей распрощался и отправился в 62-е отделение.
