— Ну и ну–у–у… — протянул Матвей. — А зачем эти хозяева вообще коров на улицу одних выпускают?
— А что, с нянькой их пускать, что ли? — засмеялся водитель. — Это нормально, все так делают. Животные сами себе корм находят, и расходы на кормёжку снижаются. В жару трава сохнет и плохо растёт, за хорошей к реке подаваться нужно, так что мороки много. А так животные сами к реке ходят, некоторые сутками дома не показываются, потом заявляются. Да, кстати, — вдруг вспомнил мужчина, — вы когда на катере ходить будете, по сторонам тоже глядите: эти бестии на другой берег частенько плавают, так что влететь можете.
— Понятно, — многозначительно сказал Матвей и со смехом добавил: — Теперь знаю, на кого и где поохотиться можно будет, когда шашлычка захочется.
Я прыснула со смеху, как только проснувшееся воображение нарисовало перед глазами очередную комичную картинку: звёздная ночь, звенящая тишина, берег Волги. Недалеко от воды горит костёр, рядом с костром — мангал, у которого колдует Иван, время от времени бросающий озабоченный голодный взгляд в сторону реки. В высоких камышах по грудь в воде, экипированный по полной программе и с огромным маскировочным пучком соломы на голове, неподвижно застыл Матвей с охотничьим ружьём на изготовку. Кого он пасёт? Я смотрю в направлении, обозначенном стволом ружья, и в пятнадцати метрах правее от мужчины, у камышей, замечаю любопытную картину. На серебрящейся от яркого света луны и звёзд глади воды стадо из пяти бурёнок, счастливо помукивая, подобно ничего не подозревающим уточкам, пасётся на водорослевой плантации, то ныряя и взбрыкивая задними копытами к звёздам, то вновь появляясь на поверхности с пучком водорослей или рыбиной во рту.
Раздаётся выстрел — и одна бурёнка с громким всплеском переворачивается на спину и неподвижно застывает в воде, всеми четырьмя копытами кверху. В стаде возникает переполох: коровы громко кряка… тьфу ты, мычат и бьют копытами по воде, как будто пытаются взлететь, потом с места втыкают четвёртую передачу и быстрее моторной лодки клином стартуют на другой берег. Матвей опускает ружьё и удовлетворённо хмыкает, щёлкая в воздухе пальцами. Непонятно откуда взявшийся Баксик шумно раздвигает грудью камыши и с громким плюхом шлёпается в воду, обдавая брызгами Матвея. Пёс спешит к добыче, пока не утонула. Подплыв к бурёнке, он вцепляется ей в торчащую ляжку и — откуда только силы взялись — быстро буксирует тушку к берегу, где его уже поджидает потирающий руки довольный Иван. «О! Так мы ещё и уху сварганим!» — радостно восклицает Иван, с усилием разжимая корове зубы и вытаскивая из её рта килограммовую щуку…
— А на рынке мясо не проще достать? — иронично заметил Иван, прервав мои фантазии, которые, подобно Карлсону, мгновенно растворились в пространстве, но обещали вернуться.
— А как же охотничий инстинкт? — невозмутимо ответил Матвей и, брезгливо сморщившись, добавил: — И потом, а вдруг нарвёшься на мясо сбитой накануне ночью тёлки? А тут верняк, свежак.
— Ну–ну, — усмехнулся Иван, — свежевать сам будешь.
— Ага, вот ещё, — фыркнул Матвей. — Я пищу добываю, а тебе обрабатывать! Так будет честно.
Он поудобнее устроился в кресле и, улыбаясь каким–то своим мыслям, задумчиво произнёс:
— Эх–х–х, люблю я печёнку жареную, свеженькую.
Баксик, всё это время внимательно слушавший разговор мужчин, пригревшись у меня на коленях, вдруг резво вскочил, едва не свалившись на арбузы, и требовательно тявкнул.
Я посмотрела на него и ласково улыбнулась:
— Ну вот, а про ребёнка забыли, да? Милый, конечно же и тебе перепадёт — ты получишь самый лакомый кусочек, обещаю.
Баксик благодарно пискнул и лизнул меня в нос. Водитель с возрастающим беспокойством подозрительно косился то на сидящего рядом Матвея, то, в зеркало заднего вида, на Ивана, наконец, не выдержав, он осторожно поинтересовался:
— Мужики, вы… это… серьёзно, что ли?
Мы удивлённо переглянулись, как будто Алик спросил, не подбросить ли нас до Гваделупы вместо рыболовной базы, и, как по команде, расхохотались.
— Да что вы! — сквозь смех, стараясь говорить как можно мягче и убедительнее, заверила я водителя. — Ребята шутят! Поймите правильно, сутки в душном вагоне… вот и резвятся.
Мужчина ещё раз окинул теперь уже всех нас подозрительным взглядом, но ничего не сказал.
— Ну вот и прибыли, — наконец произнёс Алик то, что мы давно жаждали услышать, съезжая с широкого асфальтированного шоссе влево, на узкую, грунтовую, страшно разбитую дорогу.
Откровенно говоря, «дорогой» это творение природы язык не поворачивался назвать: через огромный луг, поросший короткой, пожухлой, выжженной солнцем и объеденной домашними животными травой, над которой мелкими и крупными островками возвышались кусты, проходила разбитая колея, густо усеянная высохшими шматками грязи. Водитель двигался с осторожностью, стараясь не повредить днище автомобиля. Представляю, что здесь творится во время дождя…
Как будто прочитав мои мысли, напряжённо всматривающийся в условно проезжую часть Алик, выбиравший места для объезда наиболее опасных участков дороги, сказал:
— Подъезд отвратительный, хоть бы заасфальтировали, наконец. Несколько дней назад ливень шёл, а мне людей с базы вывозить на поезд. Засел в глине по самые… э–э–э… уши. Хорошо, что трактор быстро найти удалось, а то опоздали бы люди на поезд.
Колея тянулась до самой базы — я сразу поняла, что это она, увидев метрах в трёхстах впереди высокий сплошной металлический забор с распахнутыми настежь двухстворчатыми воротами, предназначенными для въезда автотранспорта. Слева от территории базы, примыкая непосредственно к ней, в два ряда возвышались жилые дома довольно большого по местным меркам посёлка, окончания которого я так и не смогла разглядеть за высокими деревьями с густыми кронами, часто высаженными на всём протяжении единственной улицы посёлка и вокруг него. Справа от базы — всё тот же луг, постепенно переходящий в подобие жидкого леска из кустообразных деревьев.
Глава 4. ПРИКЛЮЧЕНИЯ НА РЫБОЛОВНОЙ БАЗЕ
ДЕНЬ ПЕРВЫЙ. Во попала…
Наша машина въехала в открытые ворота и почти сразу же остановилась слева от въезда, у одноэтажного здания из белого кирпича, нехитрым дизайном напоминавшего административное. Мы вышли, ребята и Алик начали вытаскивать вещи, складывая их на зелёной лужайке неподалёку, а я, выпустив Баксика на травку, с любопытством огляделась вокруг.
Территория базы была довольно обширной — соток сорок–пятьдесят, не меньше. Здание, у которого мы остановились, судя по табличке над входной дверью, было столовой. К столовой примыкал добротный двухэтажный деревянный дом, предназначенный для круглогодичного проживания и явно не для постояльцев. От ворот мимо столовой и дома вилась широкая дорожка, вымощенная обыкновенным кирпичом и заканчивающаяся где–то там, впереди, на небольшом пригорке, окаймлённом высокими деревьями, тень от листвы которых покрывала не менее четверти территории базы. Я нутром почувствовала, что там, за пригорком, — река. Слева, перед самым пригорком, навеки застыл старый вагончик. В нём, как выяснилось позже, размещались егеря, дежурившие или отдыхавшие после рабочей смены. Напротив вагончика, через дорожку, находился сарай, в котором хранились канистры с горючим, различные запчасти для лодок и многочисленный хозяйственный инвентарь.
