— Не может стать матерью, а? Нет, вы только посмотрите на неё! — продолжал бушевать, обращаясь сам к себе, Иван. Внезапно он резко остановился и повернулся лицом ко мне: — Ты сегодня спасла ребёнку жизнь, то есть подарила ему вторую жизнь… считай, что родила, понимаешь? Так кто больше мать для Машеньки — ты или безответственное биологическое чудовище, чуть не лишившее жизни собственное чадо?
— Иван прав… стопудово… — вдруг сказал Матвей и посмотрел на меня долгим, серьёзным взглядом.
Я совсем растерялась: как можно возражать, если готова подписаться под каждым сказанным им словом?
Немного поостывший, Иван продолжал более ровным, но от того не менее убедительным голосом:
— На свете столько детей, в силу различных обстоятельств оставшихся сиротами, и всем им нужна мама — близкий, любящий и заботливый человек, без которого жизнь не в радость, и ничто и никто не мешает тебе стать для кого–то роднее, чем биологическая мама. Было бы желание… А то, что ты не сама родишь этого ребёнка, — да плевать на это! Не это главное!
— А как же мой будущий муж… что я скажу ему, когда он захочет ребёнка… нашего с ним ребёнка? — тихо спросила я, рассматривая шнурки на кроссовках.
Какое–то время Иван молчал, тщательно обдумывая ответ, и наконец со вздохом сказал:
— Не стану кривить душой… в этом, и только в этом я действительно вижу проблему. Не всякому мужчине придётся по сердцу идея об усыновлении, тем более если сам он дееспособен, и не каждый согласится на ребёнка от суррогатной матери. Это факт. Поэтому не мужу ты должна говорить о своей проблеме, а парню, за которого собираешься замуж, но захочет ли он стать после этого твоим мужем — неизвестно… Один не станет, а другой станет! — Иван с нажимом произнёс последнюю фразу. — И потом, есть ещё разведённые мужчины, у которых уже есть дети, есть вдовцы, нако… — Иван вдруг осёкся и затряс головой, словно отгонял от лица назойливого комара. — Бррр… что за ересь я несу… ещё не хватало, чтобы ты втемяшила себе в голову, что отныне твоя судьба — разведённые мужики и вдовцы. Короче. Да, у тебя есть проблема, да, она непростая, НО: при этом ничто не мешает тебе завести ребёнка и стать великолепной матерью, так что проблема решаема. Я всё сказал.
Иван замолчал и с вызовом посмотрел на меня, готовый снова и снова отстаивать свою точку зрения. А я и не собиралась спорить. Впервые за много лет мне было хорошо, спокойно и легко: груз с души не просто свалился, а с громким треском разбился на тысячи мелких кусочков, разлетелся по самым укромным уголкам вселенной и восстановлению не подлежал.
Обескровленная войной сама с собой, каждой клеточкой мозга и души я впитывала неожиданно наступивший мир и радовалась всему, что меня окружало: уголькам потухающего костра, кваканью лягушек, жужжанию комаров и, конечно же, — но не в последнюю очередь — ребятам, тому, что они существуют, тому, что судьба свела меня с ними…
Задавленный стрессом алкоголь, в непомерных количествах скопившийся в крови, высвободился из ослабевших пут сознания и, беря реванш за упущенное время, начал быстро и грязно им овладевать. Из последних сил поднявшись, пошатываясь из стороны в сторону, как одинокий цветочек на ветру, я улыбнулась ребятам, стараясь вложить в эту улыбку не глупость, а благодарность — уж не знаю, насколько мне это удалось, — и со словами: «Как же я вас люблю, мальчики!» — включила автопилот и… полетела пьяной мордой в костёр…
— И кто говорил, что не падает мор… э–э–э… личиком в салат? — пробурчал себе под нос Матвей, на лету подхватывая моё обмякшее тело и водружая его себе на руки.
— Так то салат, а про костёр она ничего не говорила, — захохотал Иван, начиная собираться.
— Вано, отопри, пожалуйста, домик и приготовь постель — я её отнесу. После угли затушим и приберём здесь.
Вскоре я почувствовала, как спина упёрлась в мягкий матрац, чьи–то руки нежно сняли с ног кроссовки и носки, а лёгкое одеяло опустилось на грудь и доползло до самого подбородка. Я находилась в полузабытье, не в состоянии отличить реальность от видений.
— Может, тазик у кровати поставить? — донёсся до меня откуда–то из потустороннего мира голос Матвея.
— Нет, — на миг выбравшись из полузабытья в реальность, буркнула я и… вырубилась, погрузившись в спокойный, безмятежный сон младенца.
— Ладно, приберём, если что, — сказал Иван, и дверь тихонько скрипнула, закрываясь за ребятами…
ДЕНЬ ЧЕТВЁРТЫЙ. «И всё–таки она вертится!»
Я проснулась, как обычно, по звонку будильника. За окошком светало.
Солнышко пробудилось, но ещё не показалось из–за линии горизонта, не вышло на работу, по–видимому всё ещё нежась в тёплой небесной постели или попивая утренний кофе для подзарядки.
Сев на кровати, я потянулась, стряхивая остатки глубокого, спокойного сна. Моя нога ударилась обо что–то твёрдое и холодное, раздражённо задребезжавшее от столкновения. Тазик. Что он тут делает? И почему на мне джинсы… и футболка?
Собравшись с мыслями, я постаралась вспомнить всё, что произошло вчера. Постоянно находящаяся в боевой готовности память и на этот раз не подвела меня, охотно предоставив запротоколированные ею факты. Перед глазами одна за другой пронеслись красочные картинки перенасыщенного событиями вчерашнего дня и вечера: отдых на пляже, знакомство с интересным мужчиной со странным именем Телар, знакомство с Машенькой, спасение чуть было не утонувшей Машеньки, депрессия и откровения у костра. Хм… и всё же память дала небольшой сбой — воспоминания оборвались на моменте, когда, излив душу ребятам, я отключилась и полетела… полетела… лицом в тлеющие угли.
Холодея от ужаса, я бегло оглядела руки и, подскочив к висящему на стене небольшому круглому зеркалу, задержав дыхание, уставилась на своё помятое лицо в поисках следов от ожогов. Всё чисто. Ни ожогов, ни синяков, ни даже царапин, лишь несколько припухших красных точек — следов от комариных укусов. Из груди вырвался шумный выдох облегчения: либо я грохнулась рядом с костром — но тогда не понятно, почему с лицом полный порядок, — либо кто–то из ребят меня вовремя подхватил. В любом случае в раскалённых углях лицо точно не побывало — это факт.
Эх, мальчишки… спасибо вам огромное за то, что выслушали, и за то, что домой доставили в целости и сохранности, и… за тазик тоже спасибо, хотя он и не пригодился. Ох и пьяная же я вчера была… На миг мне стало стыдно за вчерашнее, но только на миг и ни мигом дольше. Да, вчера я позволила себе лишнего, но это было сделано намеренно — мне необходимо было снять стресс и по возможности выговориться. И то и другое удалось, причём под жёстким контролем с моей стороны, так что мне не в чем себя упрекнуть и не за что краснеть. Я больше чем уверена, что ребята меня поймут и не осудят… или я в них жестоко ошиблась, но… это невозможно.
Я скрупулёзно исследовала свои ощущения, словно лечащий врач — недавнего пациента, и всё больше и больше убеждалась в том, что от неизлечимой болезни не осталось и следа, если не считать слабых отголосков, от которых — и в этом я теперь была абсолютно убеждена — со временем не останется и воспоминаний. Только теперь я поняла, точнее, прочувствовала значение фразы «почувствовать себя обновлённой». Хотя… нет. Не то. Не обновлённой я себя ощутила, а… прежней, такой, какой привыкла себя ощущать до того дня, когда впервые услышала страшный диагноз. Ну и что, что я не смогу родить, как сказал Иван — это не помешает мне стать хорошей матерью для обездоленной крохи… или даже двух, и я добьюсь того, чтобы мои дети искренне считали меня мамой…
