— Под каким же? — жарким шёпотом у самого лица.
— Под твоим давлением, — шёпотом сорванным.
Шершавым, обнажающим голосом:
— Этим?
— Господи, дааа…
Он знал, что за женщину выбрал. Я же этого мужчину не выбирала. Почти.
* * *
— Рад вам, леди Сневерг. — Рэй Рэман принял мою руку, коротко взглянув на почти нависающего надо мной Дакейти, и теперь уже с неприкрытым интересом вернулся взглядом. Что он увидел за моей спиной, мне неизвестно, но целовать руку передумал и нахмурился, сдерживая необъяснимую улыбку. Ограничился тёплым рукопожатием. И меня это вполне устраивало.
— Его светлость ввёл вас в курс дела?
Молча выразила сомнение, а взгляд, опять метнувшийся назад, за спину, мне совсем не понравился. Обернулась на Грэма. Он был устрашающе серьёзен и смотрел на Рэмана в упор, плотно сжав губы.
— Леди Сневерг оказала мне честь, ваше превосходительство, согласившись…
Я в панике обернулась опять. Но я ни с чем ещё не соглашалась! Я не ответила на это ненормальное, противоестественное, совершенно сумасшедшее предложение! Я! На него! Не! Отвечала!
Всё это живо отобразилось на моём испуганном и, несомненно, возмущённом лице. И Грэм пощадил, смягчив формулировку, однако сути-то это совсем не меняло:
— …согласившись в будущем назваться леди Лэррингтон. — Он склонил голову и даже чуть прикрыл глаза в подтверждающем жесте.
Что, дрэк побери, здесь происходит?
Рэман выглядел потрясённым и безмерно счастливым одновременно. Природа его эмоций была мне абсолютно непонятна, а потому невыносимо пугала.
— В таком случае примите мои искренние поздравления. И наилучшие пожелания, разумеется. — Глава Союза неуместно сиял, будто сбыл наконец с рук старую деву, коей я, безусловно, являлась. Но при чём тут он?!
Я молча ждала следующего шага, реплики, действия, намёка — чего угодно.
— Присядьте, леди… пока Сневерг, — и улыбнулся почти нахально. Хам? — Беседа будет долгой.
— Вы уверены, что пригласили того человека?
— Абсолютно!
Когда он перестанет сиять? Даже на мой неискушённый взгляд это кажется неприличным.
Грэм проводил меня к овальному столу и опустился в кресло рядом.
— Что вам известно о самом старшем вашем предке, которого вы знали?
Я подумала, что ослышалась.
— Разве я здесь не для вашей пиар-кампании? — спросила с сомнением.
— Нет, Каррия. Хотя… Вы здесь для всех нас. — Он описал в воздухе руками большой круг и повторил странно тихо: — Для всех. — И то, как именно он это сказал и посмотрел при этом, мне не понравилось ещё больше. — Так что вы можете рассказать?
— Кто именно из моей семьи вас интересует? Или вы желаете узнать всю нашу родословную? Оговорюсь сразу, она мне неизвестна. Изучение её входило в мои дальние планы. Когда-нибудь, на пенсии, возможно. Но сейчас я заниматься этим не собиралась.
— Меня интересуют Сневерги, — ответил без обиняков.
Я бросила короткий вопросительный взгляд на Грэма. Тот отстранённо молчал, сцепив ладони в замок на столе.
— Спрашивать, с какой целью вы всем этим интересуетесь, я так понимаю, нет смысла.
— Отчего же, — Рэй Рэман выпятил губу, — вполне. Но ваш ответ мне, собственно, является ответом и вам же.
— Ничего не понимаю. Старшая из известных мне потомков Сневергов — моя бабушка. Она ушла несколько лет назад очень внезапно. Это было серьёзным ударом для всей семьи. Что конкретно вас интересует о ней?
— Что вам известно о даре Сневергов?
— О даре? Вы уверены, что я должна о нём что-то знать? Наша ветвь…
— Ваша ветвь самая сильная, — оборвал меня Рэман.
— Но это невозможно!
— Возможно, — уверенно ответил низкорослый мужчина, или он казался мне таким в сравнении с Грэмом? Рэман выглядел куда моложе, чем я привыкла думать о нём. — Это давно известный, хоть и тщательно скрываемый самими Сневергами, факт. Вы живы только благодаря вашим законным, — он уничижительно выделил это слово, — родственникам. Чья судьба, к слову, далеко не завидна.
— Нам ничего о них не известно. Да и они сами к активным связям с нашей семьёй никогда не стремились, как вы понимаете.
— Понимаю. Именно понимаю. И счастлив, что имею возможность принимать у себя единственного живого потомка Сневерга.
— Единственного? — воскликнула и сама не заметила, как вскочила. Холодная рука уверенно сжала мои пальцы, и я опустилась на место.
— Простите. Я не рискнул рассмотреть вашу сестру в качестве нашего… — он замялся на мгновение, видимо, подбирая слова, — нашего консультанта.
Я опять взглянула на Грэма. Его вид тоже вызывал навязчивую тревогу. Внутри болезненно засвербели очевидные мысли. Гадко! Подло. Низко… Будет ли уместным потребовать у них, чтобы они перестали ходить вокруг да около и сказали наконец, в чём, собственно, дело?
Лэррингтон будто почувствовал моё настроение:
— К делу, Рэй! Ты помнишь, о чём я тебе говорил? — спросил у меня совсем тихо. И это не укрылось от Рэмана.
Я помнила.
У самого входа в кабинет он задержал меня, заглянул в глаза, словно пытаясь проникнуть в мои мысли, коснулся согнутыми пальцами щеки, а потом сказал совершенно нелогичное, по моему мнению тогда: «Не соглашайся. Что бы он ни сказал, не соглашайся». И у меня никак не укладывалось всё это вместе в голове: требование явиться на заседание, как они его назвали, на котором, кстати, кроме нас троих, больше никого и не было, предложение руки герцога Дакейти (о сердце, к слову, ничего сказано не было) и его же требование ни в чём не соглашаться с главой Союза. Теперь всё виделось куда понятней. Всё так и есть. Жизнь не оставляет мне шансов. Коротко прикрыла глаза. А ведь я искренне надеялась, ничего подобного никогда со мной не случится.
— К делу так к делу, — задумчиво глядя на нас двоих, продолжил Рэман. — Все твои предки, — сказал неожиданно на «ты», чем вызвал почти осязаемое негодование Лэррингтона, — все они были действующими и уникальными советниками императорского дома в течение почти четырёх веков. Ваша семья приняла имперское подданство с сохранением титулов и обретением земель, что было в то время почти немыслимым. Хочешь знать почему?
Глава Союза утратил всё своё очарование и стал таким, каким, наверное, был с подчинёнными, кем я, несомненно, являлась. Неуютно. Но в Лакре и Охаше было хуже. Или нет? Просто невозможно поверить. Ладно Рэман. Он не знал меня, но Грэм! Казался таким правильным, удивительным, благородным и честным, заботливым, в конце концов. В солнечном сплетении рос, утяжеляясь, болезненный ком давил вверх, разрывая диафрагму, задавливая вдох. Всё это там, на оцепленном этаже, было неправдой. Уловкой, чтобы поймать глупую меня в силки, оставить в услужении рядом. Как особый, хоть сомнительный, рычаг. Проверить-то ничего нельзя!
