— Даже не собиралась. В любом случае спасибо, мне действительно теплее, — кивнула искренне и благодарно.
— С вашей конституцией переохлаждение категорически противопоказано. А врачебная помощь в настоящее время вне досягаемости. — Мужчина устало опустился напротив. — Вы подумали о том, что я вынужден был бы делать, проснись вы утром с лихорадкой? Да хотя бы с симптомами цистита, например. — У меня неприлично округлились глаза. — Неужели было так трудно подойти и сказать, что в вашей комнате очень холодно? Я не ясновидящий, чтобы сквозь стену понять, что вы замёрзли. И из-за чего? Из неоправданной гордости? Строптивости? Или каприза? Ведёте себя как ребёнок. И я не нянька! — по-прежнему тихо, но так, что лицу стало холодно, высказал Грэм. Как хотите, а пассаж этот не в меня был точно. Это не я время топить печь пропустила. Но прав, конечно. Идти к нему я действительно не хотела. А уж просить о чём-то — тем более.
— Я не нуждаюсь, — сказала тихо вместо того, чтобы вежливо сгладить ситуацию, и почти уронила чашку на стол. Та грохнула донышком о блюдце, и мы оба одинаково, чуть заметно, вздрогнули. — Я не просила вас заботиться обо мне.
Мужчина среагировал… никак. А я мысленно выдохнула. В конце концов, я была ему благодарна и давно уже не злилась после накрученных днём обид и возмущений.
Грэм, прищурившись, смотрел на меня в упор с минуту, что-то обдумывая. Наверное, предполагалось, что я отведу глаза. Но нет, у меня опыт, и я с равной выдержкой привыкла смотреть как в дуло камеры, так и пистолета, пушки, миномёта (нужное подчеркнуть), причём, бывало, в некоторые одновременно, а также в лицо ребёнку или президенту.
Взгляд я выдержала. А Грэм усмехнулся каким-то своим соображениям и ровно бросил:
— Спите сегодня здесь, у огня. — С этими словами мужчина покинул гостиную.
В комнате стало пусто и холодно. Я ещё посидела совсем немного — смотрела, как за узкими щёлками печной дверцы мелькает и гудит огонь, слушала, как высоко взвизгивает вдоль кровли ветер. Так шумно вокруг и задумчиво-тихо. Покой… Непривычно.
Перебралась на маленький сидячий диванчик и слишком быстро заснула.
Разбудил сумасшедший запах кофе. Он струился вокруг волос, перетекал мягкими волнами рядом, я вдыхала шершавый, терпкий аромат и уютнее заворачивалась в пушистое одеяло. Обожаю такие утра, когда можно нежиться в самой лучшей постели на свете — своей — и ни о чём не волноваться. Так, стоп. Ночью был довольно жёсткий диван и тонкое одеяло. А сейчас… Открыла глаза, поёрзала. Диван в наличии имелся. Одеяло… большое. Как облако. Тёплое. Дрэков Грэм. А сразу нельзя было такое выдать?
Потянула носом — кофе не приснился. Кофе точно был! Чуть опустила краешек, освобождая обзор. Мужчина к кофе прилагался тоже. Лежала и глазела бесцеремонно.
Небрежно небрит. Слегка беспорядочно взлохмачен. Вид неуставной и фривольный. Движения твёрдые, прямые, лаконичные. И при этом совершенно необъяснимое отсутствие тяжести. Большой Грэм в маленьком, почти игрушечном для него домике, но не выглядит тут инородным и лишним. А может, секрет в том, что здесь почти нет мебели? И много свободного места? Наверное, пространство организовано специально под него, чтобы он мог развернуться.
Бессовестно пялилась на широкую спину с ровными, чётко очерченными плечами. Терпеть не могу, когда у мужиков перекачанные в головогрудь треугольные плечи. Моё право. А у этого плечи были красивые. Прямые. Такие, как надо. Кто же ты, мужик? За призрачной гранью сознания билось что-то. Что-то слишком похожее на воображение. Одно радовало наверняка: убивать меня он, кажется, не планировал.
Я скользила глазами по коротко стриженному затылку, слишком правильному уху. Красивое ухо. Надеюсь, второе тоже ничего. Шея не «бычья». Значит, скорее всего, химию не жрёт и «спортивный» вид его вполне натуральный.
Он был в обычной футболке, не как позавчера — в литой броне. Неужели перестал опасаться, что я его прибью? Закусила губу, отчаянно пытаясь не засмеяться в голос. Чуть не получилось некрасиво закудахтать, от этого сдержаться стало ещё труднее, и я почти была готова расхохотаться открыто, как Грэм замер. Он и до этого беспорядочной подвижностью не отличался, а тут как-то подтянулся и будто задержался на вдохе. Кажется, я перестала дышать тоже.
Обернулся подчёркнуто медленно, и я захлопнула глаза.
— Доброе утро, Карри, — сказал тихо.
Затаилась, почти не дыша.
— Понятия не имею, что вас так развеселило и смутило, но краснеете вы бесподобно, спасибо, — сказано было приветливо и тепло.
Как это?
Распахнула глаза и натолкнулась на откровенно смеющийся взгляд. Не знаю, как до того, а вот теперь я покраснела точно.
— Так даже лучше. — Грэм бессовестно улыбнулся и указал на «моё» место за столом. — Кофе? — спросил, будто мы сто лет знакомы и не он хотел меня вчера придушить голыми руками, а я его стукнуть по голове кочергой.
Села, завернувшись в одеяло, как в кокон, и тут же из него выбралась, потому что было невыносимо жарко. Бросила взгляд в окно, там по-прежнему искрилась внезапно раздумавшая убираться зима. Будто морок наложила, схватила окрестности Весны инеем и влажным морозом. Но жаркое уже солнце трудилось усердно, вытапливая и согревая.
В доме печь гудела огнём. Я хмыкнула и выбралась из убежища наружу. Запуталась в чём-то и почти упала. Оказалось, это невероятной длины светлый свитер. А плечистый великан тихо засмеялся.
— Помочь вам с «ночной сорочкой»?
Невозмутимо «разоблачилась» под его внимательным смеющимся взглядом, очень медленно, аккуратно сложила и протянула свитер обратно. И зачем, спрашивается, этому бестактному человеку такие красивые уши? Вот у нашего с Мэрин соседа в детстве были большущие красные локаторы. Так и парень он так себе, а точнее, вредный очень. Хотя с такими-то ушами что ему ещё оставалось? Трижды уже был женат и все три раза неудачно. А этот — высокий, почти даже красивый, если хищный прищур этот убрать и нос маленько подправить. Хотя нет, нос трогать не будем. Хороший такой, породистый нос. И вот как он может быть таким бесчувственным, с такими ушами и таким носом? И прямо с утра! Вчера нарычал. Сегодня осмеял…
Ты смеёшься, Карри. Это совсем плохой признак…
Мрачно вручила свитер владельцу и удалилась.
Когда вернулась к столу, Грэм нашёлся на том же месте. Он рассеянно смотрел в окно и почти улыбался.
Кофе был божественным. И уже только за это я была готова простить ему все издевательства.
* * *
Никола Босой, шофёр самого маленького в районе фермерского хозяйства «Ласточкин Дом», в народе широко известный исключительно как Колька Дрэк, мрачно волочился по развезённой дороге, пошатываясь и кругло выражаясь. Иначе перестало получаться полторы бутылки зелёной сивухи назад. От этого Колька был бордов, омерзительно ароматен и в пятнах свежего навоза. Насекомые Кольку опыляли с азартом и хаотичной настойчивостью. Атакуемый, взмахнул в очередной раз руками, выкрикивая гласные и мыча. Неловкий маневр поколебал и без того сбоящий стабилизатор, и Колька мягко, как это умеют только пьяные, завалился на бок. Почуяв под организмом поверхность приветливо горизонтальную, «ласточкин» шофер двинул губами, пытаясь радостно поощрить незнакомое пространство. Но не успел. Механизм отключения всех систем от мозга сработал раньше. Колька заснул.
