В общем, сейчас всё не так, как тогда, другие ощущения, другое настроение, но почему-то тянет сравнивать именно с теми случаями… может быть, потому, что тогда всё кончилось хорошо?
— Илли…
— Что?
— У тебя было когда-нибудь… ну, чтобы вот так себя чувствовать?
— Один раз.
— Расскажи.
— Да нечего рассказывать… Возили нас со старшеклассниками на экскурсию в Старую шахту. Ну, в которой санаторий был. И вот один балбес завёл меня и ещё одну девчонку в боковую штольню, погасил фонарь и тихо смылся. И мы там почти сутки просидели, пока нас не нашли. Я-то ничего, а Ваду долго лечили. И волосы у неё выпали почти со всей головы, только сзади остались…
— Ни фига себе. А что тому гаду сделали?
— Психом признали… Ничего, в общем.
— А как его зовут?
— Тебе зачем? Мстить будешь?
— Да это и не месть. Полевая санитария и ассенизация.
— Не надо.
— Говори, говори. Вдруг пригодится.
— Ну… Рев Ко-Мипраш. Знаешь такого?
— Нет. Он из Шахт?
— Шахтинский, да. Сынок какого-то там барыги… поставщика… в общем, у него продовольственный склад. У отца, в смысле. А психа этого, кстати, я в лагере видела…
— Ну и отлично. Покажешь.
— Не хочу я, чтобы у вас были неприятности из-за какой-то крысы.
— Не будет. Работаем чисто… Стой, Порох, стой!
Но Порох уже и сам увидел.
На дороге, подняв руку, стоял тощий голый красный человек. Он пошатывался и, кажется, пытался кричать. По крайней мере, рот его был широко раскрыт.
— Оставайтесь, — сказал Лимон и, подхватив костыль, полез через борт. Чего я Костыля не послал, мельком подумал он. — Ни шагу из машины! — крикнул он, обернувшись.
Почему-то сейчас Лимон со страшной отчётливостью стал замечать всё, что было вокруг: раскрошившийся бетон на обочине, там же лепёшки асфальта; разноцветная галька, совсем мелкая; стрелы придорожника и пучки чёрной колючки, а среди них полосатая змеиная трава и красные стебли усатой пушницы, на которой нет ещё даже цветков, и всё это даже не очень запылённое… а вот на дороге след жжёной резины, кто-то резко тормозил…
Когда Лимон подошёл к человеку шагов на пять, тот вдруг упал. Мгновенно, как будто до этого висел на нитках, а теперь нитки исчезли. Раздался множественный стук, будто упали несколько поленьев.
Лимон от неожиданности отпрыгнул — назад и в сторону. Битую ногу пробило болью, — и боль подавила страх.
Он подошёл вплотную и присел. Упавший лежал в очень неудобной скрюченной позе, на боку, но вниз лицом и забросив на голову вывернутую руку. Кожа была красная, но не как обваренная — то есть набухшая, рыхлая, в пузырях, — а будто иссохшая, стянутая в стрелочки, местами лопнувшая; там сочилась кровь. Ещё страннее были ногти: блестящие и ярко-багрового цвета. Хотя грязь под ногтями была нормальной, чёрной.
Лимон костылём осторожно начал убирать руку с головы, убрал; потом подсунул костыль под плечо лежащего человека и стал его аккуратно приподнимать, орудуя костылём как рычагом; голова наконец шевельнулась, перекатилась и легла виском кверху. Глаза были широко открыты — такие же блестящие и ярко-багровые, как ногти. Из носа и рта текла кровь; собралась уже немаленькая лужица.
Но человек ещё, кажется, был жив. Рёбра его задёргались, и изо рта вдруг выдулся большой кровавый пузырь. Он приподнял голову и увидел Лимона.
— …предупредить… идут, идут… башню. Башню, слышишь? Если понял, кивни…
Лимон ошарашено кивнул.
— …хорошо… теперь беги, время, время…
Человек уронил голову, глаза закатились. А потом он издал протяжный стон, почти вскрик, дёрнулся, вытянулся — и замер. И вот теперь он был совершенно и несомненно мёртвый.
Лимон медленно встал. Он понял, что сейчас заорёт, и заставил себя сжать челюсти. Но остановиться у него уже не было сил, и он пятился, пока не упёрся задницей в холодный трясущийся бампер. Шаря позади себя руками, он добрался до подножки и залез в кабину.
— Ч-что? — спросил Порох.
Лимон посмотрел на него, не понимая. Потом сказал:
— Нужно к башне. Он сказал: предупредить на башне, что идут.
— Кто идёт?
— Не знаю. Может, они там знают. В общем, поехали, поехали!
— К башне? Не в город?
— Ну я же сказал!
— Бензина может не хватить.
— Ну у гвардейцев и попросим. У них точно есть. Быстрей, давай быстрей!
— Да-да, сейчас…
Лимон видел, что Порох весь мокрый, пот катится из-под слипшихся волос и собирается на носу и подбородке, и морда у него уже не просто бледная, а голубовато-серая… и подумал: а я? Провёл рукой по лицу. Рука была мокрой и осталась мокрой. Тогда он вытер лицо рукавом.
Порох только с третьего раза смог тронуться с места, два раза мотор глох. И он проехал, мёртво вцепившись в руль и как-то странно изогнувшись всем телом, совсем рядом с мертвецом, будто тот притягивал машину, а Порох пытался её отвести, но сил не хватало. Как та магнитная скала, подумал Лимон. Это было сто лет назад.
Башня ПБЗ стояла километрах в десяти к югу от города примерно на равном расстоянии от шоссе и от железной дороги на высоком холме со стёсанным красноватым склоном, самом крайнем отроге гряды Гуррахачи: там когда-то брали породу и дробили её в щебёнку, чтобы делать железнодорожную насыпь. Дорога к башне — вернее, к маленькому, из шести домиков и двух гаражей, посёлочку, окружённому колючей проволокой, — была грейдерная, из той же красной щебёнки, и вела от железной дороги — вернее, от технической грунтовки, вечной спутницы железных дорог. Посёлочек располагался на обратном пологом склоне холма, с шоссе невидимый; к самой же башне подъехать было невозможно — дороги от посёлка не было, только узкая извилистая тропа, обозначенная частыми полосатыми вешками; зато были проволочные заграждения, вбитые в землю куски рельс и, по слухам, минные поля…
— Не нравится мне это, — громко сказала сверху Илли.
— Что? — обернулся Лимон.
— Ворота открыты…
Ворота были открыты, и на невысокой деревянной сторожевой вышке — никого. Если вышка, должен быть часовой, ведь так? Но не было часового.
— Порох, давай не очень быстро…
Тот только посмотрел, ничего не сказал.
Ворота приближались. Лимон вдруг представил себе, что вот сейчас машина въедет, и ворота сами собой захлопнутся, и что-то начнётся… Кажется, подобное представилось и Пороху, потому что он спросил:
— Может, здесь развернёмся?
Место было подходящим — ровная площадка. Какие-то штабеля досок на краю…
