И что в итоге? Фитнесом заниматься теперь нельзя, у хирурга — новые пациентки-утешительницы — он во всех хорошеньких влюбляется, N. сидит в тюрьме с телевизором и личным унитазом, у плейбоя с кобылой — медовый месяц, а она осталась вдвоем с разбитым корытом — рассеянно паркуясь, покалечила «Тойоту».
Из прошлой жизни сохранилась одна работа. И вот Татьяна — почетный гость-эксперт — вещает по ТВ про эффективную экономику, гуманистические ценности и свободу личности — несет всякую складную брехню-ахинею. Только она паузу сделала, чтобы дух перевести, как ведущий, услужливый малый такой, пуделек чернявенький, говорит: «А теперь давайте прервемся на рекламу!» И как раз показали заставку с фитнесом: как это хорошо — бегать, прыгать, пресс качать и ощущать радость движения.
И тут-то до нее и дошло: тело ее — симпатичное, пусть и чуть-чуть подштопанное, косметически умасленное и украшенное фирменной одеждой, уже никому не нужно — бизнес-старость пришла. Ладно. А душа? Представила ее и ужаснулась: голая, сирая, дряблая! Бомжа неприкаянная…
Но эти мысли мелькнули у Татьяны Козыренко на периферии разума и быстро бесследно пропали. Как рекламная пауза. И она вновь продолжила оплаченный эфир, доброжелательно улыбаясь телезрителям стоматологической улыбкой: свобода… демократия… экономика…
Смерть пирожкам!
Мне не везло в личной жизни — раз и два была замужем — ничего не получалось!
Первый муж у меня был ученый. Математик. Бывало, приду из магазина, овощного, допустим, он начинает выспрашивать: а какие цены на морковку, свеклу? Не продешевила ли я, взявши одномоментно и свежую капусту, и квашеную — не заплесневеет ли при нашей малосемейной жизни продукт, взятый из одной системы координат? Потом стал чеками интересоваться, все списывал с них в общую черную тетрадку — якобы для диссертации, графики выстраивал на листочке в клеточку — расходы за октябрь, ноябрь… Не скупой был человек, а так — задумчивый, тщательный. А я молодая, мне поговорить охота, кроссворд разгадать — и то не с кем. «Подожди, Верочка, так-с, что у нас в этом месяце…» Жизнь нас и разлучила. Купила я ему ящик венгерского лечо и упаковку китайской тушенки — как раз перебои начались с продуктами, все помногу хватали, приволокла домой, ладони горят, глаза круглые. И взгляд мой на графики упал не обычно, а как-то объемно. Я представила предстоящий в связи с покупками умственный подвиг моего мужа, и такая меня к себе жалость взяла! В общем, расстались!
Живу одна, а сердце между тем любви просит. До того дошла, что еду в автобусе, смотрю в окно на комбинации гаражей и заборов, а чую — рядом мужик сел. И не то чтобы очень он, но вот тянет меня к нему, откровенно говоря. Прижимаю лоб к холодному стеклу для образумления — надо же, до чего одичала, а спиной ловлю неподдельный интерес невиданного мной мужика. Ну смех, конечно, разбирает. Тут остановка моя, «улица Скворцова-Сокольского». И нет чтобы сказать обычное: «Разрешите пройти», так проклятая моя натура говорит усатому грузному мужику жеманно, с придыханием: «Я выхожу сейчас». Бедняга очумел, топ-топ вслед, глаза кровью налились; мы вывалились вместе из автобуса, и тут у нас пошел эмоционально-деловой разговор — Ударенный я тобой, девушка! — хрипит мужик. — Понимаешь?
Я молчу, соображаю, что человек пьяный, наверное.
— И я не лицо кавказской национальности, не думай, а коренной подмосковный!
Тут я улыбнулась, порадовалась, честно скажу.
— Не хочешь так… — Мужик показал жестами, как именно, и разъярился окончательно: — Выходи замуж! Ну?
И снова у меня полная семья. Я да Вася. Хорошо жили. Первые три дня. Потом запил, потом драться полез, потом шалавой обозвал. «Э, — думаю, — нет. Как вы яхту назовете, так она и поплывет. Лучше уж белеет парус. Одинокий…»
Тут, правда, наступил у меня период аскетического осмысления случившихся браков. Один раз — куда ни шло, но дважды так пропорхаться! Говорить про это — легко, весело, но посмотришь в зеркало — такое ощущение, что загсовые печати не на бумагу ставят, а на лицо. Под глазами — фиолетово. На лбу — подписи. А жить надо!
И решила я относиться ко всему любовно-семейному ответственно и сложно. Выйти еще раз — и все! Хоть режь, хоть жги — ни шагу назад. Мол, доля такая. Потому что сколько можно родственников дезориентировать и вводить в расходы! Люди устали от перемен в обществе, а тут еще я со своими праздниками жизни. Опять же, по большому счету, я человек непритязательный, уживчивый, способный. К примеру. Училась на воспитательницу в детском саду, а жизнь позвала — и хожу по электричкам с товаром, уже зампрофорга в АО «Коробейник». Между прочим, неплохо получаю. Фу… Кажется, прочно вышла. Муж — хозяйственник, домовитый, диспетчер в РЭУ. Как раз к свадьбе квартира ему подоспела, въехали. Нагнал сантехников, плотников, электриков, они отладили механизмы и деревянные части, живи — не хочу! Переделали всю мужскую работу, он и завспоминался, закуксился: «Вера, мама моя всегда пирожки изготовляла, такие, знаешь, румяные, пухлые». — И глаза закатил в сладострастии.
А я вообще не люблю готовить! Как подопрет, предпочитаю блюда мгновенные, стремительные. А тут пирожки! Ехала с работы, забежала в хлебный ларек, купила ему пол-лотка — с капустой, с рисом (альтернатива). Надулся. А ведь взрослый мужик, половину жизни, по нынешней статистике, прожил. Полвечера молчал, накапливал. И пошло-поехало: вспомнил, когда я где чего не досолила, когда один талон в автобусе самой себе пожалела и даже когда на выборы в местные органы власти не пошла. Боже мой! Но я молчу, молчу. Первое слово дороже второго. Вышла из комнаты, прошлась по нежилым помещениям, собиралась долго с силами для воспитанного, миролюбивого ответа. Слезы закипали — все-таки не первый брак, нервы уже не те. Дверь нашу нескрипучую, отлаженную открываю, наконец, спокойно-возвышенно. А он спит! Чистая совесть…
Ладно. Ранним утром я отбыла на линию — торговать набором китайских кистей и корейским кремом от большинства человеческих болезней, а мой-то благоверный тем временем, оказывается, в кулинарию устремился, за тестом дрожжевым. Вечером я еле ноги тяну, сумку, но обоняние сработало на лестничной клетке еще: ароматы, дымки из-под нашей двери. Триумфатор пирожки на блюде сложил, горелые бока замаскировал. Я ем, восхищаюсь, похваливаю, как и положено по психологии. И стало мне его так жалко в эту минуту! Ну разве он знал, с кем связался?! В прошлом году на День города я в нашем парке в «Что? Где? Когда?» участвовала. Одна из всего микрорайона угадала, что Чайковский три балета написал. За что получила «Поваренную книгу» и набор мочалок. Ему ли со мной, обогащенной теоретически, сражаться?!
В субботу замесила тазик теста — по науке; кое-что из детства вспомнилось, от мамы. Начинка по Похлебкину, выпечка по Молоховец. Как раз свекровь прикатила: «Дай, думаю, проведаю молодых!» Пироги под клюквенную настойку хорошо пошли. Напилась я пьяна, и все показалось таким красивым, умильным — и муж домовитый, и свекровь-советчица, и я, хозяюшка. Оно, ведь, мировое устройство, совсем простое, складное — мука для жизни, дрожжи для подъема, начинка для интереса. Чего-то еще не хватает, кажется. И все силилась я вспомнить это «что-то», так уж я напряглась, аж живот заболел. Тогда закручинилась, пустила слезу и еще рюмку хватила…
