Гостиная, где он шарахнул меня об стену после того, как моя команда, игравшая в лиге для восьмиклассников, не попала в плей-офф. Я заметил, что он прикрыл картиной дыру в гипсокартоне.
– Вот так, – слышу я голос Ханны. – Теперь я пою соло, что, по идее, надо было бы сделать с самого начала.
Синди сочувственно цокает языком.
– Судя по рассказу, этот парень законченная эгоистическая задница.
– Синтия, – резко произносит мой отец. – Следи за языком.
Вот опять – она вздрагивает. Дальше должно бы последовать тихое «прости», но, к моему удивлению, она не извиняется.
– Фил, ты не согласен? Представь, что ты продолжал бы играть за «Рейнджеров», и ваш вратарь оставил бы вас в неполном составе перед серией игр на Кубок Стэнли.
У отца на скулах играют желваки.
– Эти две ситуации нельзя сравнивать.
Синди быстро сдает назад.
– Да, думаю, нельзя.
Я вилкой загребаю пюре и кладу его в рот.
Ледяной взгляд отца перемещается на Ханну.
– Как долго вы встречаетесь с моим сыном?
Краем глаза я замечаю, что она испытывает неловкость.
– Месяц.
Он кивает, как будто его радует ответ. Когда отец снова заговаривает, я понимаю, что конкретно его обрадовало.
– Значит, все не серьезно.
Ханна хмурится.
Я тоже, потому что знаю, о чем он думает. Нет, на что надеется. На то, что вся эта история с Ханной просто интрижка. Что все это кончится скорее раньше, чем позже, и я опять сосредоточусь исключительно на хоккее.
Но он ошибается. Черт, я тоже ошибался. Я предполагал, что наличие девушки уведет меня от моей цели и отвлечет от хоккея, однако этого не произошло. Мне нравится быть с Ханной, но это ничуть не умаляет роли хоккея в моей жизни. Я продолжаю выкладываться на тренировках, я продолжаю вырубать своих соперников на льду. Последний месяц показал мне, что в жизни я могу уделять должное внимание и Ханне, и хоккею.
– Гаррет рассказывал вам, что после окончания колледжа он планирует участвовать в отборе в высшую лигу?
Ханна кивает в ответ.
– Когда начнутся отборочные игры, его расписание станет еще более плотным. Как я понимаю, и ваше тоже. – Отец вытягивает и поджимает губы. – Где вы себя видите после окончания? На Бродвее? В звукозаписывающей студии?
– Я еще не решила, – говорит Ханна и тянется к стакану с водой.
Я замечаю, что ее тарелка пуста. Она все доела, но добавки не попросила. Я тоже не попросил, хотя не могу отрицать, что Синди готовит просто фантастически. Такой сочной индейки я давно не ел.
– Ну, войти в музыкальный бизнес очень трудно. Для этого нужно много и упорно работать. – Отец делает паузу. – Это требует огромной концентрации внимания.
– Я хорошо знаю это. – Ханна плотно сжимает губы. Она знает еще миллион вещей, но сдерживает себя и ничего не говорит.
– Профессиональный спорт требует того же. – Многозначительно вещает отец. – Требуется тот же уровень внимания. Наличие отвлекающих факторов может обойтись очень дорого. – Он поворачивается ко мне. – Не так ли, сын?
Я накрываю руку Ханну ладонью.
– Некоторые отвлекающие факторы стоят того.
Теперь у него раздуваются ноздри.
– Похоже, все сыты, – нарушает тишину Синди. – Как насчет десерта?
Я холодею при мысли, что придется еще хоть на секунду задержаться в этом доме.
– Между прочим, нам с Ханной пора, – довольно грубо говорю я. – По прогнозу, сегодня к вечеру пойдет снег, и мы хотели бы добраться до дома до того, как занесет дороги.
Синди поворачивается к большому, от пола до потолка, окну на противоположном конце столовой. Снаружи нет ни намека на снег ни в воздухе, ни на земле.
Однако она, слава богу, не стала комментировать состояние погоды. Синди, кажется, даже рада, что этот неприятный вечер подходит к концу.
– Я помогу убрать со стола, – предлагает Ханна.
Синди кивает.
– Спасибо, Ханна, я ценю твою помощь.
– Гаррет. – Отец с грохотом отодвигает стул. – На пару слов.
Он выходит.
К черту его и к черту эти «пары слов». Ублюдок даже не поблагодарил свою женщину за приготовленную ею вкусную еду. Я сыт по горло этим уродом, но проглатываю свой гнев и выхожу вслед за ним из столовой.
– Что тебе надо? – спрашиваю я, когда мы заходим в его кабинет. – И не требуй, чтобы я остался на десерт, не утруждай себя. Я приехал на праздничный ужин, мы поели индейки, и теперь я уезжаю.
– Да мне плевать на десерт. Нам нужно поговорить об этой девчонке.
– Об этой девчонке? – хрипло смеюсь я. – Ты имеешь в виду Ханну? Она не какая-то там девчонка. Она моя девушка.
– Она помеха, – безапелляционно заявляет он.
Я закатываю глаза.
– С чего ты взял?
– Ты проиграл две из трех последних игр! – кричит отец.
– И это ее вина?
– Именно так, черт побери! Из-за нее ты отвлекся от хоккея.
– Я не единственный игрок в команде, – ровным голосом говорю я. – И я не единственный, кто совершал ошибки во время этих игр.
– В последней игре ты заработал удаление, которое дорого обошлось команде, – цедит он.
– Да, заработал. И что из того? Мы все еще номер один в нашей ассоциации. И все еще номер два по абсолютному счету.
– Номер два?! – Он уже орет во все горло, его руки сжимаются в крепкие кулаки, и отец делает шаг ко мне. – И тебе нравится быть номером два? Я воспитал тебя, ты, маленький засранец, чтобы ты был первым!
Когда-то этот испепеляющий взгляд и красные щеки заставляли вздрагивать и меня. Но это время прошло. В шестнадцать лет, когда я уже был выше и тяжелее отца, я понял, что мне больше нечего его бояться.
Никогда не забуду его взгляд, когда я впервые дал ему сдачи. Его кулак уже несся к моему лицу, и в какое-то мгновение на меня снизошло просветление, и я понял, что могу блокировать удар. Что мне больше не надо стоять столбом и принимать оскорбления. Что я могу дать ему отпор.
Я так и сделал. До сих пор помню, как приятно саднили костяшки после того, как врезал ему в челюсть. Хотя он и взревел от ярости, но все равно испытал шок, и в его глазах отражался страх, когда он пятился.
Вот тогда он в последний раз поднял на меня руку.
– Что ты собираешься сделать? – насмешливо спрашиваю я, кивая на его кулаки. – Ударить меня? Что, надоело третировать эту милую женщину?
Он каменеет.
– Думаешь, я не знаю, что ты превратил ее в боксерскую грушу? – цежу я сквозь стиснутые зубы.
