– Я заплачу, – бросил он, когда она потянулась к своей сумочке.
Однако сама мысль о том, что ее чай будет оплачен деньгами этого человека, вызывала тошноту. Энжи отрицательно покачала головой, уверенная, что он заметил, как дрожит ее рука, когда она протянула кассирше счет.
– Когда я снова тебя увижу? – нетерпеливо спросил он.
– Ну, я не знаю.
Уинстон уставился на нее.
– У тебя кто-то есть, я прав?
Теперь она уже не чувствовала себя в безопасности. Она двинулась к двери.
– Я вижу это по твоему лицу. – Он вздохнул так, что если бы она хоть немного ему верила, могла бы подумать, что он сдался. – Мне бы хотелось кое-что тебе подарить. Просто так, чтобы ты меня помнила.
Кто бы сомневался в том, что это правда.
– Пойдем со мной. Это в моей машине.
Ему наверняка очень хотелось, чтобы она села в его машину. Он искал возможность завладеть ею.
– Конечно, – ответила она, выходя на улицу.
Уинстона очень обрадовало то, что она согласилась. Эта часть плана тоже была согласована с полицией. Выйти на улицу. Идти строго прямо. Полицейский схватил ее и мгновенно оттащил в сторону.
Довольный тем, что Энжи согласилась пройти к его машине, Уинстон даже не успел заметить, как все произошло. В мгновение ока он оказался на земле. Потом его подняли.
Он попытался вырваться из рук полицейских, вытаращил глаза на Энжи. Задыхаясь от неутолимой злобы, взвизгнул:
– Я доберусь до тебя, тварь.
Энжи некоторое время смотрела на него. А потом вдруг запрокинула голову и рассмеялась.
– Неужели ты так ничего и не понял? Я тебя поймала. Ты проиграл.
А потом, чувствуя себя как никогда свободной и бесстрашной, повернулась и пошла прочь.
Теперь она достойна того, чтобы любить Джефферсона.
У Джефферсона зазвонил телефон. Он увидел номер звонившего и ощутил мощную волну облегчения. Он ждал этого звонка уже три дня.
И даже не мог работать. Не мог спать. Не мог есть. Фотографы приехали и уехали, а он почти не заметил их присутствия. Казалось, за всю свою жизнь он не испытывал такого гнетущего чувства собственной беспомощности, какое ощущал в последние несколько дней.
– Вы нашли ее? – нетерпеливо спросил он.
– Да, мы знаем, где она.
– Ей ничего не угрожает?
– О да.
Джефферсон почувствовал себя так, словно надолго задержал дыхание и теперь, наконец, мог выдохнуть свободно. Однако он не мог понять, как истолковать развязный тон частного детектива.
– Что вы хотите этим сказать?
– У нее все хорошо и даже лучше. Анжелика Уизерспун потрясающая женщина.
– Простите?
– Мне удалось найти ее с помощью нашего источника в полицейском управлении Калгари. Она сыграла центральную роль в полицейской операции. Они взяли ублюдка. И все благодаря ей.
– Что?
– Мой источник сказал, что за двадцать два года службы в полиции ни разу не видел, чтобы кто-нибудь так держался. Она вела себя невероятно спокойно, рассудительно, уверенно. Заманила его прямо в ловушку. Он больше никогда не сможет вдохнуть воздух свободы.
– Что она сделала? – переспросил Джефферсон. – Вы говорите об Энжи? Об Анжелике Уизерспун?
Детектив с большим удовольствием повторил свой рассказ, снабдив его дополнительными подробностями.
Джефферсон пытался совместить его с той женщиной, которая четыре недели назад появилась у него на пороге.
Но ничего не получалось.
Однако, подумав о том, какой стала Энжи за две недели, что они провели вместе, он понял: все, о чем рассказал детектив, правда.
Энжи оказалась храбрее, чем он мог подумать. И сильнее, чем сама себе могла вообразить.
И все же, когда он повесил трубку, его охватило унизительное чувство потери. Это было безысходное отчаяние человека, которому каким-то непонятным образом удалось прикоснуться к небесам и которого сбросили оттуда назад на землю.
Ее безрассудная храбрость напомнила ему о том, о чем он уже слишком хорошо знал. Жизнь переменчива. На этот раз все закончилось хорошо, но с одинаковым успехом могло повернуться иначе. Этот звонок мог принести весть о том, что он снова оказался несостоятельным. И снова не смог никого защитить.
Телефон зазвонил снова.
На экране мелькнуло имя Анжелики Уизерспун. Джефферсону ничего так не хотелось, как поговорить с ней. Накричать на нее за столь глупый поступок, сказать, чтобы она вернулась домой.
Домой.
Туда, где они оба обрели надежду и потеряли ее. Туда, где их поманил призрак любви, чтобы потом исчезнуть в темной озерной воде.
Джефферсон не стал отвечать на звонок. А когда снова включил телефон, чтобы прочитать оставленное Энжи сообщение, понял, что поступил правильно.
«Я тебя люблю».
Не дочитав остальную часть сообщения, снова отключил телефон. Она любила человека, который не мог ее защитить. Если бы он услышал, как она говорит эти слова, у него не хватило бы сил устоять. Он стал бы умолять ее вернуться и заполнить безнадежную пустоту, в которую превратилась его жизнь.
Вместо этого Джефферсон отключил телефон и отшвырнул прочь. Ему предстояло очень серьезное дело: доказать себе и ей, что он в состоянии обойтись без нее.
Чувствуя себя так, словно выполняет некую миссию, он отправился на кухню, открыл холодильник и вспомнил невероятно вкусное блюдо, которое Энжи готовила из куриной грудки. В первый день, когда она увидела его набор консервов, он по глазам заметил, что она испытывает к нему чувство жалости.
Но вот ведь какое дело. Джефферсон Стоун презирал жалость. За свою жизнь он слишком часто становился ее объектом. Родители. Бабушка с дедушкой. Хейли. Он больше не хотел, чтобы его жалели.
Наверное, над ним висело какое-то проклятие, обрекшее терять тех, кого он любил.
Его решимость остаться одному, не пускать никого в свою проклятую жизнь, окрепла. Если действительно хочет на обед курицу и кексы, он в состоянии сделать их сам. И не нуждается ни в Анжелике Уизерспун, ни в любой другой Брук Нельсон. Ему никто не нужен. Так спокойнее всего.
Джефферсон вернулся в кабинет, но только для того, чтобы взять планшет. Запустил поисковую программу и фыркнул себе под нос, прочитав, насколько просто приготовить куриную грудку в розмарине. До смешного просто. Вдохновленный этим успехом, он изучил рецепты кексов.
И вдруг пришло в голову, что он не знает, где стоят миски для готовки, да и вообще, есть ли они в доме. И не пора ли это выяснить.
Насвистывая себе под нос вовсе не «Джингл белл», Джефферсон с мрачной решимостью в очередной раз поклялся, что добьется абсолютной независимости.
