Он нашел миски и кое-какие остатки необходимых ингредиентов. И начал сваливать все в кучу.
Энжи опустила телефон. Джефферсон не стал отвечать. Впервые с тех пор как она вернулась в Калгари, чтобы выследить Уинстона, ее охватил настоящий страх. Она посмотрела на часы. До Стоун-Хауса всего несколько часов езды.
Правда, велика вероятность, что он не захочет ее видеть. А вдруг между ними все кончено? Вдруг она не сможет вернуть ему веру в себя?
Однако Энжи сказала себе, что сейчас не время для проявления слабости и робости.
Назад она домчалась за рекордно короткое время. Даже странно, что ее нигде не оштрафовали за превышение скорости.
И вот теперь она стояла у той же двери, что и несколько недель назад, когда была совсем другим человеком. Энжи сделала глубокий вдох и, крепко сжав в руке дверное кольцо, решительно постучала.
До нее донеслись шаги Джефферсона.
Дверь распахнулась.
Энжи посмотрела ему в глаза.
«О, мой любимый!» – мысленно произнесла она.
Он выглядел подавленным. Мятая рубашка, непричесанные волосы. Щеки и подбородок заросли щетиной так, словно он не брился с того дня, когда она уехала. Джефферсон выглядел страшно уставшим.
Она любила его, даже больше, чем раньше, даже больше, чем в ту волшебную ночь, когда он был в прекрасном вечернем костюме, а она в платье, достойном принцессы.
– Нет, – отшатнулся он.
Совсем не похоже на признание в вечной любви, на которое после разлуки так надеялась Энжи.
Джефферсон попытался закрыть дверь, но не так решительно, как если бы действительно не хотел ее видеть. Если бы он не хотел, мог бы вообще не подходить к двери.
Прежде, чем он успел окончательно закрыть ее, Энжи подставила ногу, не давая ему это сделать.
Приоткрыв дверь немного шире, Джефферсон бросил взгляд на ее ногу, потом посмотрел ей в глаза. Его взгляд был как стена, которую менее решительный и не столь бесстрашный человек ни за что не смог бы преодолеть.
– Ты что, решил сжечь дом? Судя по запаху, дело обстоит именно так.
– Какое тебе дело? Ты уехала, не оставив даже записки.
Прежде чем на его лице появилось сердитое выражение, Энжи успела заметить мелькнувшую в глазах обиду.
– Ты не прав. Я оставила ее на рабочем столе на кухне, чтобы ты наверняка ее заметил.
– Не было там никакой записки. И что ты там написала? Что собираешься в одиночку задержать опасного преступника?
– Откуда ты узнал? – удивилась Энжи.
Джефферсон бросил на нее гневный взгляд.
– И вовсе не в одиночку, – возразила она. – Со мной работало целое подразделение полиции. Джефферсон, там что-то горит. Может, мы…
Он повернулся, и Энжи следом за ним прошла на кухню.
Там царил полный разгром.
– Неудивительно, что ты не нашел мою записку.
– Значит, она не была похожа на записку.
Из духовки валили клубы черного дыма.
– Черт побери, – вырвалось у него.
Энжи не понимала, как такое возможно, но кухня выглядела еще хуже, чем в тот день, когда она увидела ее впервые. В безжалостном свете потолочных светильников предстала незабываемая картина полной катастрофы, слегка смягченная тонкой пеленой дыма, парившего в воздухе, несмотря на распахнутые настежь окна.
Грязные миски валялись повсюду. Со столешницы на пол стекали загадочные, ни на что не похожие субстанции. На кухонном острове вверх дном лежала форма для выпечки, наполненная чем-то, похожим на недоделанное тесто для кексов.
А Джефферсон Стоун стоял спиной к ней и чертыхался. Его блестящие волосы, ставшие чересчур длинными, касались воротника той же самой неглаженой джинсовой рубашки. Той рубашки, которая так подчеркивала невероятную ширину его плеч и переход от мощной спины к узкой талии. Незаправленный край прикрывал соблазнительный зад, касаясь широко расставленных сильных ног. Босые ступни выглядели по-прежнему очень сексуально.
Энжи с какой-то звериной остротой чувствовала, до чего хорошо он сложен, до чего мужественно выглядит. Рядом с ним даже весь этот бардак казался не таким страшным.
Джефферсон оглянулся и посмотрел на нее через плечо.
Она надеялась, что это не из-за еле слышного вздоха, сорвавшегося с ее губ от непреодолимой тоски о нем.
Он повернулся к ней, и острое ощущение его красоты только усилилось. Тень от щетины на щеках и подбородке показалась еще темнее. Точеные черты мужественного лица еще совершеннее.
Энжи понимала, что с дороги наверняка выглядит не лучшим образом. Но ей не терпелось скорее увидеть его, поэтому она толком даже не причесалась, не нанесла на губы ни капли помады. Она тронула рукой растрепанные кудри. Глаза Джефферсона следили за ее жестом. Взгляд сделался таким угрюмым и пристальным, что по ее спине пробежали мурашки.
«Прекрати», – приказала себе Энжи. Им надо поговорить. По крайней мере, она точно хотела ему кое-что сказать. Но острое ощущение его присутствия, от которого буквально электризовался воздух, не давало сосредоточиться.
С вилки, зажатой в его руке, свисал кусок чего-то черного и обгоревшего.
– Сгорело? – Она с трудом оторвала взгляд от его магнетических серо-голубых глаз, переведя его на то, что он держал в руке.
Джефферсон посмотрел на то, что стало с куриной грудкой и, быстро повернувшись, бросил ее в раковину, а потом снова уставился на Энжи.
– Нет, конечно.
Потянув носом воздух, она подняла бровь. Он нахмурился.
– Подрумянилось.
– А-а.
– Ну, может быть, подгорело самую малость.
– Ну да, конечно.
– Датчики дыма даже не сработали.
– А они исправны? – спросила она, за что удостоилась очередного мрачного взгляда. – Когда ты последний раз их проверял?
Джефферсон не ответил.
– Я запишу это в список дел, которые должна сделать, – вслух подумала Энжи.
– В список дел?
– Как прошли фотосъемки?
– Отлично, – коротко бросил он.
Она сделала несколько шагов и, остановившись у кухонного острова, осторожно двумя пальцами приподняла лежавшую вверх ногами форму для кексов. Тягучая липкая масса мешала оторвать ее от столешницы, но Энжи удалось ее перевернуть. Она внимательно осмотрела форму. Ячейки для кексов были наполнены тестом, которое, очевидно, поднялось слишком сильно и вытекло через края углублений.
– Господи, что на тебя нашло?
– У меня вдруг возникла необъяснимая потребность снизить потребление натрия. – Он скрестил руки на груди, глядя на нее с таким видом, будто это она во всем виновата.
