– Нет, он как кремень, слушать ничего не хочет, уже и к митрополиту в Киев послал! – глухо отвечал Юрий, не отнимая ладоней от лица. – Просил его сам епископ туровский, просили все попы и игумены, просили бояре и старейшины – никого не желает слушать! Нет, выдадут мою горлинку за другого, опозорят, а я в монастырь пойду! Нет мне в миру больше жизни! Прощай, Владимирко! Благослови тебя Бог, не дай дожить до моего горя!
– Погоди, Юрий Ярославич, не сокрушайся, отчаяние ведь великий грех! – Владимирко поймал гостя за руку. – Отдохни, утро вечера удалее, а завтра еще поговорим. Глядишь, и наставит Господь.
К следующему дню Юрий Ярославич несколько успокоился и уже не впадал в такое бурное отчаяние, но его уныние ничуть не развеялось. Вызывая слезы на глазах благочестивого Владимирка и княгини Аграфены, он с тоской говорил о своей любви к жене, о позоре, который ждет их обоих, если она при живом муже будет выдана замуж еще раз, о том, что для обоих разлученных супругов единственным прибежищем от горя и греха остается монастырь.
– Ведь сосватает ее Вячеслав, видит Бог! Как получит разводную грамоту, сей же час сосватает! – горестно приговаривал Юрий. – Горлинка моя кроткая, безответная! Вот хоть твой брат-половец если посватается – Вячеслав сразу отдаст! Ни на мольбы, ни на слезы ее не посмотрит – впихнет мою жемчужинку в пасть свиньям! Еще доживу я, горемычный, услышу, как на ее свадьбе крещеный люд веселиться будет, а сам не смогу даже повидать ее, бедную! А Вячеслав только рад будет, да и половец тоже. С таким-то тестем он не только Перемышль, а и прочие города заберет, и вас еще с женой и детками невинными из дому прогонит!
– Что ты говоришь такое! – Владимирко вытаращил глаза и вскочил. – Половец на дочери Вячеслава туровского жениться хочет?
Юрий этого еще не говорил, но отрицать и не думал.
– Зачем ему еще жениться, и так обойдется! – заметила княгиня Аграфена, обеспокоенно поглядывая на того и другого. – Один раз венчался, да не дал Господь – значит, нет его воли! Зачем еще Бога гневить?
– Ростислав хочет твою жену сватать? – От ужаса Владимирко забегал по горнице. – Ты верно знаешь?
– А то нет! Глупый догадается. – Юрий перестал причитать, видя, что наживка проглочена. – Он ведь у вас неженатый. Он мою жену видел, знает, какая она красавица, как березка белая, в самом Царьграде такой нет! А с Вячеславом туровским ему теперь породниться бы кстати. Да и Вячеславу выгодно: перемышльский князь – это ведь и соль тебе, и дорога в ляхи да угорцы! Захотят, и на Владимир ударят с двух сторон – Андрей не удержится. Чего же им не породниться? Вот помяни мое слово: как отстоит ваш половец все поминальные службы, тут же сватов пошлет. Так что моя беда и тебя стороной не обойдет, Владимирко! Я жены лишусь, а ты через это и стола звенигородского, и самой жизни лишиться можешь!
– Хоть бы кто другой к ней скорее посватался! – воскликнула княгиня и всплеснула руками, как перед большой бедой. – Правда, говоришь, она собой хороша? Лет ей сколько? Не засохла в монастыре? Где же ей жениха взять, смирного кого-нибудь и от нас подалее, не знаешь, Володаревич?
– Да зачем ей другой, когда у нее законный муж имеется! – возразил Юрий, в душе ругая глупую бабу. – Я то есть! Помоги мне жену вернуть, Владимирко, и сам себе заодно поможешь! А не то в одном монастыре придется нам с тобой век коротать! Отец Гервасий да отец Варсонофий – славная выйдет парочка! Куда ж еще нам податься будет, безземельным и бесприютным?
Владимирко сел опять на лавку и опустил длинные руки. На лице его отражалось отчаяние: он словно бы уже видел под стенами Звенигорода туровские и перемышльские полки, пришедшие, чтобы отнять у него стол, а самого насильно запереть в монастырь. Да, Юрий умел уговаривать и женщин, и мужчин.
– Но что же я тут сделаю? – Владимирко поднял на гостя встревоженные глаза. – Я же не митрополит, запретить ей разводиться не могу! И войной на Туров не пойду, не проси. Сам в Звенигороде еще месяца не сижу, не дадут мне войска.
– Думай, Владимирко, голова ведь не колышек, чтоб только шапку на нее вешать!
– Сам бы ты думал, когда с холопками гулял, а потом на тестев город рот разинул, – сварливо отозвался хозяин.
– Одна голова хорошо, а две лучше. Вместе будем думать, – угрюмо произнес Юрий, не в силах опровергнуть этот упрек. – Авось надумаем что. А нет, половец нас с тобой обоих сожрет и по миру пустит.
* * *
Через пару дней в Звенигород явился еще один неожиданный гость: князь Ярослав, родной младший брат Владимирка. По отцовскому завещанию ему достался город Белз, но на половца, беззаконно обскакавшего их обоих, он обиделся не меньше старшего брата.
Услышав о его приезде, Владимирко обрадовался: появилась третья голова, которая поможет им думать. Но у Ярослава имелись другие заботы. Без всякой радости вытерпев родственные объятия старшего брата – Владимирко очень его любил, – гость швырнул плеть в угол, словно она была в чем-то виновата, пихнул отрока, который подбежал снять с него плащ, и даже не подумал перекреститься или поздороваться с невесткой и прочими домочадцами брата.
– Что-то ты не в духе, соколик мой! – заметил Владимирко. – Устал, что ли, с дороги? Или нездоров?
– Браги у тебя нету?
– Медовуха есть хорошая, вчера еще слабовата была, а сегодня в самый раз. Велеть?
– Давай!
Выпив два ковша медовухи, Ярослав отшвырнул ковшик и вытер усы. Внешностью он походил на отцовских родичей-угорцев: черноусый, с резкими чертами лица, жилистый и сильный, решительный и порывистый в движениях. Нравом он обладал довольно тяжелым: не терпел никакого прекословия, был гневлив и вспыльчив.
– Там у крыльца тысяцкий мой ждет, Стужайло, – презрительно поморщился Ярослав. – Вели баню истопить, да пусть его туда ведут, а потом уж к тебе.
– Что такое? – оторопела княгиня. – Завшивел, что ли, раз и в палаты вести нельзя?
– Да вроде того… Дерьмом воняет.
– Прости господи! – хмыкнул Владимирко. – Чем же ты тысяцкого так застращал, раз он у тебя того, в портки наделал, как дитя малое?
– Да лучше бы он в портки наделал, черт косорылый! Я из-за него, выродка, без города остаться могу, как голый сокол в чистом поле!
Княгиня Аграфена ахнула, Владимирко перекрестился, Юрий подошел поближе. Что, еще один безудельный князь?
– Да он же в Белзе сидел тысяцким еще при отце, а у тебя… – начал Владимирко, но тут Ярослав выругался так, что княгиня охнула и зажала уши.
– Как придет из бани, хрен навозный, пусть сам тебе про свои подвиги рассказывает! – Ярослав чуть не сплюнул на пол прямо в гриднице. – Вспоминать о нем не хочу! Ну, чего стоишь, шишимора, еще давай! – рявкнул он на девку, которая стояла с кринкой медовухи, и та от испуга чуть не выронила посудину.
Но, выпив еще пару ковшей, Ярослав немного успокоился и рассказал сам. Боярина Стужайло Евдокимовича назначил в Белз еще Володарь, и Ярослав, получив город, оставил тысяцкого на прежнем месте. Тот обещал не надоедать ему делами, доходы высылать исправно, охота под Белзом имелась хорошая, девки в хоромах тысяцкого красивые и веселые. Новый князь был всем доволен, поскольку охоту он любил гораздо больше, чем дела. Но вот жителям Белза такое управление нравилось гораздо меньше. Тысяцкий и сам любил пожить хорошо: изобрел несколько новых податей, а если кто-то обращался к нему с просьбой рассудить, то платить за суд приходилось и истцу, и ответчику. Дружки же его, с кем вместе пировал, творили что хотели, и на них никакой управы не было. А кто жаловался, тот сам оказывался виноват.
