В разоренном посадничьем дворе дружине тоже было негде лечь, и если для девушек Ростислав раздобыл у Янова ключника тюфяк и одеяла, то его отроки в дружинной избе после пира укладывались на охапки свежего пахучего сена. Засыпая на своей лежанке, Прямислава и Забела слышали, как они ходят и переговариваются внизу.
Не так она выходила замуж в первый раз! Но хотя начало нового замужества оказалось тревожным, Прямислава была спокойна и почти весела. В этом доме ей не грозило попасть в руки Юрия, зато здесь был Ростислав, и только за то она уже полюбила это место всем сердцем. Туров остался где-то за тридевятью землями, а в существование Апраксина монастыря ей просто не верилось. За эти два недолгих месяца ее жизнь так круто переменилась, что и сама она стала совсем другой.
* * *
Утром Забела ушла во двор за водой; расплетая косу и причесываясь, Прямислава слышала, как она там спорит о чем-то у колодца с неугомонным Звонятой. Когда они умылись и доели вчерашние пироги, в горницу поднялся Ростислав. Чтобы оказать честь хозяевам и всем гостям, вчера сидел на пиру до самого конца и теперь выглядел невыспавшимся и хмурым. Звонята заглянул в дверь и кивнул Забеле; та презрительно наморщила нос, однако встала и вышла.
– Ну, вижу, кое-как устроились. – Ростислав окинул взглядом горницу, где появилась заправленная овчинами лежанка и кринка с молоком на краю скамьи. – Я с Яновым тиуном договорился, вам будут оттуда еду носить пока, а там… Но только вот что… – Он вздохнул, опустил глаза, потом опять посмотрел на Прямиславу. – Сегодня бояр соберу, будем думать, как жить дальше. И про тебя я им скажу. Кто ты и как здесь оказалась. Они ведь думают, что их враги только Владимирко с Ярославом, а выходит, что и Юрий тоже. Им же кровь проливать, не дай бог, придется, надо знать за что.
Прямислава кивнула, хотя ей, дочери Вячеслава туровского, было стыдно появляться перед жителями Белза, имея при себе одну служанку и одну сменную рубашку.
– Но ведь и хорошее в этом есть, – напомнила она. – Они думают, что их друг – только Перемышль, а со мной ведь еще и Туров.
– Это верно. Но раз ты княжна, то при мне тебе жить не годится, – продолжал Ростислав. – Я парень холостой, нельзя. Надо тебе в другое место перебраться. Женского монастыря в городе нет. Ну да кто-нибудь из бояр, у кого в семье женщин много, примет тебя.
Прямислава опустила глаза. Он прав, сейчас ей нельзя жить с ним в одном доме. Но раз уж собрался объявить, кто она такая, то самым лучшим выходом для них было бы немедленно обвенчаться. Но Прямислава не смела намекнуть Ростиславу на это, помня, что он ведь не сватался к ней! Не может же она саму себя ему сватать!
А Ростислав колебался: с одной стороны, перемышльские бояре уже благословили его на это сватовство, и ничто не мешало ему хоть сейчас обвенчаться с Прямиславой в церкви Николы Княжеского. Тем он избавил бы ее от бесчестья, а себе приобрел сильного союзника. Но венчаться ради тестевых полков ему не позволяла гордость. Он хотел оказывать помощь другим, а не просить помощи! И ему было жаль Прямиславу: что с ней будет, если он все-таки проиграет братьям эту войну? Два несчастливых замужества она не заслужила, и он не хотел связывать ее с собой, не устроив свои собственные дела.
Ближе к полудню те же две бабы принесли целый короб с одеждой. В коробе оказалась голубая сорочка с шитыми золотом опястьями, красная далматика с золотым оплечьем и даже с красными самоцветными камешками в узорах широких рукавов, несколько цветных лент и девичий венчик, отделанный жемчугом. Платье было чистое и по росту подходило Прямиславе, и все же, одеваясь, она горько вздыхала о сундуках со своим богатым приданым. Где они, сундуки, – попали в руки Юрия, приехали в Перемышль, возвращаются в Туров? Она ничего не знала о покинутом свадебном обозе и тревожилась обо всех своих провожатых. Что-то там вышло, когда обнаружилось ее бегство, какой грозой обрушился на невинных людей гнев неудачливых похитителей?
Забела наблюдала через окно, как во двор один за другим въезжают белзские бояре, оставляют отрокам коней и поднимаются на крыльцо. На задний двор иногда заворачивали колы и волокуши с какой-то утварью и припасами: понимая, что новому князю надо как-то устраивать дом и кормить дружину, белзские бояре, купцы и кончанские старосты понемногу подвозили подарки в счет будущей дани. Потом прибежал Горяшка и передал, чтобы княжна спускалась в гридницу.
Прямислава отправилась вниз, Забела последовала за ней, стараясь своим независимым видом возместить малочисленность ее свиты.
Гридница уже была забита народом, и сотни глаз сразу обратились к вошедшей девушке. Прямислава перекрестилась на единственный образ, спешно повешенный от щедрот боярина Немира, слегка поклонилась собравшимся, величаво проплыла вперед и села на место, возле которого маячил Тешило, делая ей знаки. Небольшое кресло, покрытое куском малинового оксамита, похоже, чьим-то широким плащом с золотой каймой, стояло по левую руку от княжеского престола. По скамьям пробежал гул. Бояре были приглашены вместе с женами – Ростислав позаботился создать для Прямиславы некое подобие собственного двора, – и теперь на длинной скамье женщины в разноцветных платьях и расшитых жемчугом очельях таращили глаза на нее, наклонялись друг к другу, возбужденно шептали что-то. Вчера немногие обратили внимание на двух красивых девушек, приехавших с дружиной, но сегодня, когда одна из них явилась в гридницу в богатом платье и с истинно княжеским достоинством, дело принимало неожиданный и весьма многозначительный оборот.
Прямислава села, и Ростислав приступил к делу.
– Перед тем как Господь призвал моего отца, Володаря Перемышльского, батюшка наш разделил землю свою между тремя сыновьями, – заговорил он, и Прямиславе это напомнило сказку о трех сыновьях старика и их наследстве. – Завещал нам отец любить друг друга, и клялись мы на кресте волю его не нарушать. Поэтому не хотел я поначалу вмешиваться в дела брата моего Ярослава: ему город Белз отцом оставлен, ему и владеть им, и судить здесь по праву. Никогда по своей воле не нарушил бы я отцова завещания и не стал бы с единокровными братьями воевать.
– Правильно мыслишь, чадо! – похвалил его высокий худощавый инок лет сорока, сидевший впереди всего белзского духовенства.
Короткая бородка его торчала клоками, но карие глаза смотрели умно, и весь вид был исполнен сдержанного достоинства. По облачению Прямислава распознала в нем игумена, а Тешило шепнул ей, что это и есть отец Ливерий, настоятель единственного в Белзе монастыря и в миру двоюродный брат Ростислава.
– Братоубийство есть мерзость перед Богом и людьми и мстится на самих виновных и на чадах их! Но если сильные приходят в город наш, аки волки в стадо, а не пастухи, то будь ты пастухом, что избавит стадо от разбоя! На это я тебя благословлю!
Жители Белза одобрительно загудели.
– Брат Владимирко первый в мои дела вмешался, – продолжал Ростислав. – Сами судите. Вот эта девица, – он указал на Прямиславу, – дочь Вячеслава Владимировича туровского. Брат мой Владимирко прислал за ней сватов, якобы от меня. Только я об этом ни сном, ни духом не ведал. Прямислава Вячеславна прежде была обвенчана с Юрием берестейским, но митрополит развел их: Юрий свой долг супружеский забыл, холопок к себе приблизил, а женой пренебрег. И этим ложным сватовством Владимирко хотел Вячеславну из отцовского дома выманить и мужу распутному вернуть. А вину на меня свалить, для того и моим именем прикрылся. Не слухи это, а истинная правда: сам я в Червене встретил кормильца брата моего Владимирка, Переяра Гостилича, который с боярами звенигородскими вез Вячеславову дочь якобы в Перемышль. Вправе ли я за такую обиду мести искать?
