— Одной больше или меньше, — пожимает плечами наставница. — Странно, что совестишь ты, втравивший этого ребенка в неприятности.
— О каких неприятностях идет речь? — хмурится декан Ораш.
А я в ступоре. Да, в ступоре. Ведь как еще назвать мое состояние?
Дико узнать, что еще один человек — не тот, за которого себя выдает. Кого в этом мужчине больше? Хозяина преступного мира Вышеграда? Или героя-боевика, искусника знаменитой академии магии? Кто из них настоящий: мэтр Фликс или Виттор Ораш?
Отныне не смею гордиться своей наблюдательностью…
Я ведь могла хотя бы предположить неладное, заметив странности в поведении декана. Когда он спасал меня от падения со ступеней, мне не показалось, что удержал двумя руками. А своевременное решение проблемы с выходом из ВАМП, когда заселилась в общежитие? Я считала, что за мной следят приставленные Фликсом люди, оказалось — следил сам Фликс. А орден у двери Корицы? Его он потерял, скорее всего когда вбежал в комнату пострадавшей куртизанки.
Я краснею, осознав, что обвиняла Ораша в непотребных деяниях фактически в глаза. Ох, Создатель, стыдно-то как!
— А разве нелегальная работа в борделе — не неприятности? — язвит Мелисса.
— Уточню — работа по специальности, — отрывисто бросает маг. — Соннэя прошла хорошую практику и знает в несколько раз больше, чем сверстники.
— Отличный практикум по целительству для первокурсницы! А платили мало, потому что опыт уникален?
У Ораша дергается щека:
— Тут я виноват, признаю. Я не спрашивал у сестры, сколько она платит Соне, иногда подбрасывал поощрительные суммы… Но в свое оправдание скажу, что приказал присматривать. Когда Соннэя беззаботно гуляла по злачным местам города, выискивая проводников, мои ребята несколько раз отбивали охоту у торговцев живым товаром выкрасть столь лакомую добычу.
Охнув, прикрываю губы рукой. Пугаюсь не только потому, что если бы не мэтр, то разделила бы участь родителей. О том, что юные девушки порой пропадают прямо на улицах, нам постоянно напоминают в академии. По-настоящему шокирует осознание факта, кто такая госпожа Фло. Сестра декана Ораша! Следовательно, пережившая ритуал эшкилепоклонника студентка, выгоревшая целительница… Став обычным человеком, она быстрее стареет и потому переживает о своей внешности, а еще умеет ловко разводить порошки зелий, что я и наблюдала в комнате Корицы… Интересно, как вышло, что она стала управлять домом терпимости, а маг-герой — теневой жизнью Вышеграда? Впрочем, из рассказа Лисенка ясно, почему Фликс — мэтр…
— Мелисса, давай поговорим нормально и без свидетелей. Соннэя, погуляй пока.
— А клятву дать? — растерянно интересуюсь у занятых собственными разборками магов.
Я не планирую трезвонить на всех углах об обмане декана боевиков, как и не собираюсь выдавать тайну вылеченной от паралича руки. И все же…
— Так клятва нужна или нет? — теряю я терпение.
— Потом, — почему-то отмахивается Мелисса.
Глаза в глаза. И яростный шепот. Этих двоих связывает нечто большее, чем мне известно со слов наставницы. Какие чувства испытывает Ораш, неведомо, одно ясно: равнодушия тут нет.
Ноги сами приводят к пещере, где находятся серьезно травмированные бойцы. Таких всего двое, притом один из них — степняк, прикованный к стене, с антимагическими браслетами на руках. Его раны никто не спешит обрабатывать. Пустые, стеклянные глаза наталкивают на мысль, что уже поздно это делать.
— Что с ним? — спрашиваю у господина Херта, который снимает фиксирующую повязку с грудной клетки мага.
— Отломок ребра серьезно повредил плевру, но я уже закончил, он просто спит.
— Я о степняке. Почему раны от меча? Он ведь только дрался в кулачном поединке?
Старый маг поджимает губы:
— Не беспокойся о нем, шаманы живучие.
— Он шаман?! — На время позабыв о ранах, недоверчиво смотрю на серокожего. Изучая язык, я немного интересовалась и культурой, теми крупицами, что удалось отыскать. Во всех источниках говорится, что шаманы-орохоро — в возрасте, этот же на старика не похож. — А почему ему оставили клык? Это ведь тоже амулет?
— Нет, знак племени, и за него каждый степняк готов драться до последнего вздоха, стараясь прихватить тех, кто покусился на священный предмет.
Я с удивлением смотрю на висящий на кожаном шнуре зуб хищника. Маленькое, страшненькое украшение, а столько условностей вокруг, невыполнение которых может стоить жизни.
За Хертом прибегает один из запыхавшихся целителей в маске:
— Там… там зрительница рожает!
— Присмотри за Чаридом, — велит мне Херт. — Надеюсь, скоро вернусь.
— За кем?
— За блондинчиком.
Обезболенный пациент все еще спит, и я подхожу к пленному.
Что с ним будет? Степняки не раскрывают секретов своих соплеменников и не предают, поэтому как «язык» он бесполезен. Иногда производят обмен пленными, но это в гарнизоне, не думаю, что так поступят люди Фликса. Выходит, что убьют? Потренируются, отрабатывая навыки боя с четырехрукими, и убьют. Ведь даже не подлечили его, гады! И Херт хорош, занимается одним раненым, не обращая внимания на страдания другого разумного существа. А ведь мы все — дети Создателя, пускай орохоро и не верят в него, почитая свою богиню-мать.
Мне жаль несчастного, от боли потерявшего сознание. Отметив, что его четыре верхние конечности прикованы надежно, опасливо подхожу ближе — все же за жалостью об осторожности не забываю.
Бедняга… досталось ему. Я помню, что в племенах орохоро есть рабство, и они, проходя тайными тропами через горы, во время набегов уводят немало людей с окраин империи. Продают магов и юных девушек в Ирдию и Пантилию.
И все-таки мне жаль его.
Он изможден, доведен до порога, за которым смерть, поэтому приходится немало потрудиться, чтобы вытащить его.
— Благодарю… — Невнятный шепот, едва различимый, на языке орохоро разбираю с трудом. — Дарующая жизнь, что хочешь взамен?
Перевод, может, неточен, но суть улавливаю.
— Ничего, — качаю головой.
Мне горько. Понимаю, что его убьют и все усилия впустую, что трачу значительную часть резерва — я столько на боевиков не потратила за время боев, — но иначе не могу.
— Прими дар, чужая дева…
Дева или дочь? Один звук меняет значение слов.
— Спасибо. Ничего не дарите, — прошу на родном языке, потому как все равно не произнесу на чужом.
— Прими дар.
К моему удивлению, клык на шее степняка светится золотым и опадает на подстилку из соломы вместе со шнурком. Это что, мне?
Перед глазами предстают кровавые картинки, навеянные рассказом Херта. Только наклонюсь за знаком племени, чтобы рассмотреть ближе, а мне голову оторвут за кощунство.
