— Извини, — улыбается он, исполняя мое желание. — Не сдержался.
Смотрю на него и словно вижу впервые. Да и сейчас картинка не цельная, почему-то мозаикой: смуглая кожа, широкие плечи, мускулистые руки, бугорки мышц на животе… Только теперь доходит, что кружил меня Гарден, оставаясь в полунагом виде.
Ощущение твердого тела под ладонями и чужое тепло странно волнуют, и я скрываю свое состояние, задав неудобный, не дающий мне покоя вопрос:
— Кстати, все забываю поинтересоваться, почему тебе подчиняется Аестас, хотя это он капитан команды?
Гарден пожимает плечами:
— Подчиняется? Скажешь тоже.
Разговаривающий с одним из гайрусов Фрайд оборачивается к нам и отвечает вместо Гардена:
— А он на правах старшего кузена нагло давит, и я иногда уступаю.
— Кузена?!
Но ведь у герцога только один внук? Или они кузены по матери Фрайда? Ой, кажется, я влезла, куда не должна была, — в тайны древнего рода.
— Наши отцы — родные братья. — На скулах Гардена играют желваки, взгляд далек от довольного, да только смотрит он на графа, глядящего в ответ с вызовом.
Я вовремя прикусываю язык, вспомнив, что старший сын герцога Монтэма, отец Фрайда, погиб несколько лет назад. Младший, граф Рубер Уман Эктор, так и не женился. Так откуда взялся Гарден? И почему он не носит фамилию отца, даже если он незаконнорожденный ребенок? Да и вообще, разве может он быть сыном помешанного на приличиях аристократа?
Наконец Эйнар разрушает неловкую тишину грубовато-резкими словами:
— Я бастард графа Эктора, но он признал меня полгода назад. Об этом еще мало кому известно…
— Насчет меня не переживай, — невежливо перебиваю его, — я не сплетница, к тому же целитель команды.
Бедный… Искренне жалею парня, вспомнив его отца, которого однажды повстречала в коридоре «Сада Фло». Неприятный, отталкивающий мужчина, хоть и блюститель морали. Его жуткое «блудница» до сих пор звучит в ушах, все забыть не могу.
Поразительно, что такой тип признал ребенка, и странно, что он вообще у него есть. Хотя тут ничего удивительного — где-то читала, что сильнее всего защищают мораль те, кто в юности грешил больше сверстников.
— И не сомневался, что ты умеешь держать язык за зубами. Я хотел сказать, что не умею вести себя как герцогский внук, моя мама — дочь простых мещан. Но я учусь быть таким, каким меня хочет видеть дед.
Мне достается светлая улыбка Эйнара, тогда как Фрайду — тяжелый взгляд. Граф поджимает губы и отводит глаза. И я наконец понимаю их странные отношения: кузены на грани дружбы и вражды, когда здоровое соперничество может перерасти в ненависть.
Может, в чем-то я неопытна, но чувствую, что нравлюсь обоим. И это ужасно. По-настоящему страшно и не нужно мне! Я не хочу стать причиной раздора, той, кто подтолкнет их к вражде.
После радости, вызванной тем, что смогла преодолеть себя, ворошение чужого белья портит настроение, затеняя триумф сожалением.
— Раз у нас вечер раскрытия семейных секретов, то и я не стану молчать, — подмигивает Ричард Лайнет. — Я тоже кузен… одного из них. — Усмехаясь, он с силой опускает руку на плечо Фрайда, тем самым указывая, кого.
Граф, помрачнев, стискивает зубы. Не нравится родство с гайрусом? Но почему?
Я молчу, не выказывая интереса. И Ричард не разочаровывает:
— Мама Аестаса и мой отец — родные сестра и брат. Но о том, что наш граф — полукровка, лучше молчать.
— Вообще-то я видела ваши медкарты, — с обидой напоминаю я.
Ричард фыркает, сдерживая смех:
— Не обижайся! Забыл я. Слушайте, ребята, а не пора нам таки проголосовать по вопросу, над которым мы все столько думали?
И я очень благодарна, что он заговорил об общекомандной проблеме. Уж лучше заняться делами «Аквилона», чем лезть в тайны рода Монтэм, опасное это занятие.
А вообще ситуация напоминает чудной любовный роман «Истина в капле крови», в финале которого герой, его помощник и главный злодей оказываются связаны родственными узами. Мы с мамой еще тогда долго смеялись, читая, как вместо смертоубийства персонажи устроили семейные посиделки, разбираясь, кто кому и кем приходится, и выясняя, почему они не знали о родстве.
— Решаем участь запасных? — уточняет другой гайрус, Гарик.
— Ага, хватит думать.
Мрачный Фрайд недоволен:
— Почему именно сейчас?
— А почему нет? — вскидывает светлую бровь Гарден.
После откровения о том, что он незаконнорожденный сын, парень вызывает во мне больше симпатии, чем избалованный граф, который не может определиться: гнобить неожиданного кузена или дружить с ним.
— Я поддерживаю Лайнета, — решительно заявляю я. — Хватит тянуть гайруса за хвост, он может и цапнуть… Ой, простите, ребята!
Оборотни дружно гогочут. Вообще, они простые и необидчивые парни, любят внимание девушек, но никогда не навязываются сами. И это понятно: у светловолосых красавцев-гайрусов и без того масса поклонниц.
Посмеявшись над сконфуженной целительницей, так не вовремя вспомнившей известную присказку, возвращаемся к насущной проблеме.
Каррай отказывается решать судьбу братьев Рауллов, отдав их на нашу милость. Это правильно, все же играть с ними не ему. И что-то подсказывает: искусник с интересом ждет, как мы выкрутимся, что выберем. Но как по мне, в академии слишком много внимания уделяют самостоятельности студентов, их умению разбираться с проблемами. Это большая ответственность, и лично на меня она порой давит.
— Итак, вопрос: нам выгнать Рауллов из команды или оставить? — Фрайд смотрит на нас пробирающим до глубины души взглядом черных глаз.
Мы много раз коллективно обсуждали ситуацию и ее возможные последствия. Я чаще помалкивала, решив, что отдам голос большинству.
Теперь же, в свете открывшихся обстоятельств, смотрю на Рауллов по-другому: они нужны Фрайду. Именно с ними законный внук герцога Монтэма чувствует себя комфортно, тогда как с гайрусами, я почти точно уверена, что они телохранители графа, нашел общий язык только Гарден. Почему так? Может, потому что он ведет себя проще?
И я решаюсь высказать свое мнение:
— Я за то, чтобы дать Рауллам еще один шанс проявить себя. Все-таки порцию затуманивающего разум зелья они получили не по своей вине.
И мысленно добавляю: «Из-за Фрайда, которого кто-то пытается убить».
Не знаю, действуют ли мои слова, но большинство голосуют за то, чтобы близнецов оставили. Возможно, мы об этом пожалеем, но иначе нельзя. Каждый, кто искренен в своем раскаянии, достоин второго шанса.
Когда Каррай возвращается в зал, мы на своих местах, спокойные и занятые каждый своим заданием. Только глаза, по-моему, у всех заговорщицки блестят.
