Но вот от вытоптанного места к калитке тоже, как ни странно, шел ОДИН человек, и действительно можно было предположить, что это мужчина, встретив здесь женщину, пытавшуюся убежать, поднял ее и понес к калитке…
А где-то поблизости хрюкали свиньи, кудахтали куры, но звуки эти были приглушенными, как и все другие в этот снежный день.
И вдруг они услышали сначала тихий, а потом становившийся все громче, явно приближавшийся рокот мотора.
– Снегоход… – сказал Крымов и вернулся в сарай, где возле окна продолжал стоять ошарашенный не столько увиденным, сколько ПРЕДСТАВЛЕННЫМ Шубин. – Очнись, Игорек… К нам кто-то едет… А что, если это твой дружок Ерохин?
И как бы в подтверждение его слов прямо за калиткой остановился новенький японский снегоход «Я маха».
Ерохин, легко спрыгнув с него в снег, открыл калитку и, звеня ключами, поднялся на крыльцо. Открыл несколько замков, распахнул дверь и скрылся в доме. Не успели Крымов с Шубиным выбежать из сарая, чтобы войти следом за ним, как Ерохин сам показался на крыльце, только в руках его была трехлитровая банка с молоком. Не замечая, что за каждым его движением наблюдают, он поставил банку на крыльцо, достал ключи и хотел было уже запереть дом, как вдруг услышал:
– Руки вверх!
Он резко обернулся, но, увидев нацеленный на него пистолет в руках Шубина, сказал, перекрестясь:
– Фу ты, черти, испугали…
* * *
Надя выглядела как человек, которого с трудом удалось вернуть с того света. Похудевшая, с запавшими глазами и появившейся на коже желтизной и какими-то мертвенно-лиловыми пятнами под нижними веками, она смотрела на склонившуюся над ней плачущую Юлю, как на призрак, и даже пыталась, подняв руку, отогнать это назойливое видение от себя…
– Надечка, господи, как же ты здесь оказалась? Что они с тобой сделали? – всхлипывала Юля, глядя на сильно изменившееся лицо подруги и не веря своим глазам. – Ты только ничего не говори, просто лежи и набирайся сил… Сейчас приедет Виктор, он привезет тебе молока, и ты очень скоро поправишься…
Юля никак не могла остановить слезы. Они капали Наде на грудь и впитывались в тонкую хлопчатобумажную застиранную больничную сорочку, образуя на ней темно-голубое пятно.
– Юля, это ты? – спросила Надя непослушными губами, которые запеклись и теперь казались тяжелыми и липкими. – Мне бы попить…
Призрак не исчез. Юля поднесла к ее губам стакан и, слегка наклонив его, дала возможность Наде сделать несколько маленьких глотков.
– Ты жива, слава богу… А у меня кончились силы.
Мне было так холодно…
– Надечка, дорогая, ты помнишь лицо этого человека? Ты знаешь его?
Щукина замотала головой. Тяжелая копна спутанных потемневших волос, которые сейчас трудно было назвать рыжими, а скорее темно-серыми от грязи и пота, сбилась в одну сторону и рассыпалась большим темным пятном на подушке.
– Совсем-совсем? А как ты оказалась в подземелье, тоже не помнишь?
– Он приехал, когда я была одна, он был в светлой куртке с капюшоном, я бежала от него, но он все равно схватил меня… Завернул в одеяло, жесткое и колючее, связал, я даже не могла пошевелиться, и мы долго ехали…
Где я?
– В больнице. Но ты не волнуйся, тебя здесь хорошо лечат, мы с Ерохиным купили все необходимые лекарства и все для перевязок… У тебя порезаны ноги… Это о стекло, наверно…
– А где Крымов? – Надя даже приподнялась на локте, словно только так могла бы увидеть присутствующего где-то здесь поблизости Крымова.
– Не знаю, они работают с Шубиным на пару… Ты видела Лешу?
И вдруг Надя вспомнила, занервничала, засучила руками по одеялу, заерзала, словно к ней в постель пустили ядовитую змею.
– Юля, да это же он, Чайкин, всех убил… Я видела его в подвале, он шел ко мне, я тебе правду говорю… Ну почему вы не схватите его? Он же больной человек, он некрофил, ему доставляет удовольствие целовать мертвых женщин, он извращенец, это точно… Ну что же ты. стоишь, поди скажи всем, что он болен, что его надо изолировать от общества, от меня, я его боюсь! – закричала она и, тяжело дыша, замерла, уставившись в потолок.
– Надечка, успокойся… Леша был в подвале вместе с Крымовым, он приехал в М. за тобой, они все приехали вместе, никакой он не извращенец, ты все это придумала себе сама, как и то, что была беременна… Я не хочу, чтобы ты плохо думала о Леше, ведь он твой муж, он любит тебя, он всю ночь дежурил у твоей постели. Возьми себя в руки… Тем более что это у тебя не бред, что ты, похоже, действительно так считаешь… Просто ты долгое время находилась под землей, ты замерзла, к тому же еще испугалась, вот тебе и показалось, что во всех твоих бедах виноват Чайкин…
– Я разбила Женино окно, там теперь будет холодно… Ты ему скажи, чтобы вставил стекло.
– Какое окно? О чем ты? И при чем здесь вообще Женя?
Надя посмотрела Юле в глаза и внезапно выкрикнула:
– Да, я была там! Ну и что? Я жила у него, понимаешь, жила! И он был счастлив со мной, и если бы дверь была заперта, в дом бы никто не вошел…
– Послушай, – Юле вдруг пришло в голову, что Надю НЕ МОГЛИ ПРИВЕЗТИ В М. на машине. – Ты не помнишь, на чем тебя везли сюда?
– Помню. На машине. Я видела его руки, держащие руль…
– Но тебя привезли в М.! А на машине сейчас не проехать, как бы ни чистили трассу… Ты себе не представляешь, сколько снега выпало за последние десять дней. Ты не помнишь, например, снегоход? Тебя могли привезти только на нем.
– Нет, я была в машине, на заднем сиденье…
– Тебе было тепло? – От ответа на этот вопрос зависело, на самом ли деле Щукину везли на машине, или же ей это только показалось, и она лежала, связанная, в снегоходе.
– Я не сумасшедшая. Я была в машине, повторяю, на заднем сиденье… Я даже помню обивку… Ну да, желтый грязный велюр… Но мне было тогда очень плохо и тошнило… Думаю, что этот скот сделал мне укол, потому что я потом уснула. Скажи, меня изнасиловали?
Юля вспомнила, что еще совсем недавно она задавала этот вопрос СЕБЕ. Она отлично понимала Щукину, которая не могла разобраться в своих ощущениях и почти не чувствовала своего уставшего и истерзанного тела.
– Нет, успокойся, я разговаривала с врачом… Тебя не изнасиловали. В твоей крови обнаружили наркотик.
Быть может, это твое счастье… Иначе ты бы не вышла на ребят, у тебя бы не было сил…
Юля говорила с ней о том, о чем и положено было говорить в таких случаях, хотя перед ее глазами стоял Крымов, обнимающий в постели Щукину. И эта картинка оказалась несмываемой. Она действовала на нервы и мешала сосредоточиться на главном: кто же и с какой целью похищал и Щукину, и ее?
– Знаешь, а ведь я тоже была в этом подземелье…
