– Теперь понятно, почему нам на ужин лепешки вместо мяса давали, – проворчал Билли, переживавший тяжелое похмелье на комковатом, набитом соломой матрасе.
– Ради доброго дела можно чем-то и пожертвовать, – сказала Бесси. – Ты посмотри на нашу дочку. Когда ты видел ее такой счастливой? Разве тебе самому не приятно?
Гарриет сидела на земляном полу у раковины – обычного тазика на перевернутом упаковочном ящике – и уже нашептывала Саманте свои девчоночьи секреты.
– Горит плохо, – пожаловался ее отец. – Выйди на крыльцо, принеси дровишек. По этой чертовой халупе сквозняки вовсю гуляют.
– Билли! Выбирай выражения! – возмутилась миссис Маккейб. – Сегодня Рождество, и твоя дочь…
– Иди, я сказал!
Бесси ничего не оставалось, как завернуться в одеяло и сунуть ноги в башмаки мужа. Когда она вышла, Билли сел на кровати и потянулся. Он был мал ростом и выглядел младше своих двадцати лет. По этой причине, да еще из-за нервно бегающих, пугливых глазенок большинство мужчин обращались с ним, как с мальчишкой. Вообще-то этот молодой человек был даже смазливым, пока не открывал рот. В девять лет отец сломал ему передние зубы, после чего они напоминали собачьи клыки.
Он встал на стылый земляной пол. Голова гудела. Утренний холод легко проникал сквозь его заляпанные, ветхие кальсоны.
Покачиваясь, Билли добрел до накрытого клеенкой стола, на котором еще остались кое-какие прибереженные на Рождество вкусности. Он открыл банку сардин в горчичном соусе, выловил парочку и отправил в рот, а потом проковылял к единственному окну и откинул занавеску, сшитую Бесси из старой нижней юбки. Замерзшее изнутри окно скрыло от него внешний мир. На подоконнике стояла наполненная раковинами бутылка из-под виски. Маккейб провел пальцем по стеклу и подумал о своем старшем брате, Арнольде. От этой мысли к горлу у него подступил комок, а дыхание перехватило, как будто кто-то врезал ему кулаком под дых.
Билли повернулся и посмотрел на дочь.
– Веселого Рождества, малышка.
Шестилетняя девочка посмотрела на него исподлобья, настороженно, и этот взгляд отозвался в нем печалью и раздражением.
– У меня тут подарок для твоей мамы…
Глава семейства наклонился, сунул руку под кровать и достал что-то размером с буханку хлеба, завернутое в газету. Потом подошел к маленькой елочке, которую они выкопали на холме над домом. Бесси посадила деревцо в жестянку из-под жира и постоянно поливала, но его иголки все равно начали желтеть. Мужчина положил сверток под елку и снова посмотрел на дочку.
– Т-т-тебе нравится кукла? – спросил Билли и покраснел, что случалось всегда, когда он заикался, даже если разговаривал с шестилетней девочкой. До приезда в Абандон никаких проблем с речью у него не было.
– Да, сэр, – пискнула в ответ его дочь.
– Хорошо. Стоит намного больше, чем мы можем себе позволить.
Маккейб поднял крышку стоящей на плите эмалированной кастрюли. Снег наконец растаял, и снизу уже начали подниматься пузырьки. Мужчина взял оловянную кружку с застеленной газетой полки над раковиной и полил горячей водой на арбакловские зерна.
– Рождество, а тут даже приличную чашку кофе не выпьешь, – пробурчал он. – Бурда!
Дверь распахнулась, и в комнату ввалилась Бесси с двумя охапками дров и морозным дыханием зимы. Бросив все на пол, она открыла дверцу и сунула в железную печь три полена.
– Вижу, снег идет, – сказал Билли, заметив белые хлопья в соломенных волосах жены.
– Идет. И останавливаться, похоже, не собирается. Отряхни с меня, ладно? – попросила та.
Маккейб подошел к жене и смахнул снег с одеяла.
– П-п-посмотри, что под елкой, – сказал он ей, снова заикаясь.
Бесси посмотрела туда и, увидев сверток на мешке, улыбнулась.
– Я уж думала, ты ничего мне не подаришь. – Она развернула одеяло, повесила его на спинку стоящего у плиты кресла-качалки и подошла к засыхающей елочке. Подняла сверток и удивленно подняла брови: – Тяжелый!
– Иди с-с-сюда, к кровати, – позвал ее муж.
Бесси опустилась на матрас. Гарриет тоже забралась на кровать и устроилась в ногах у родителей.
Миссис Маккейб развернула газету.
– Господи… Билли… – О том, что лежало на рваной газете у нее на коленях, можно было только мечтать.
– Я взвесил – двадцать два фунта, – с гордостью сообщил муж.
– Мамочка, дай и мне посмотреть! – потребовала девочка.
Бесси подняла золотой слиток – увесистый, холодный, с царапинками и крохотными выщерблинами, тускло отливающий бронзой.
– И сколько это? – спросила она.
– Золото идет сейчас по двадцать долларов и шестьдесят семь центов за унцию, так что у тебя в руках больше семи тысяч долларов, – сказал Маккейб.
О таких деньгах его жена даже не слыхивала и потому расплакалась. Билли сел поближе и обнял ее за плечи.
– Где ты его взял? – спросила молодая женщина.
Ее муж отхлебнул кофе. Зерна заливали кипятком уже не раз, так что теперь они почти не меняли цвет воды и не давали вкуса.
– Посмотри на это. – Мужчина обвел рукой их жалкое жилище. – Грязь, убожество. И мы так живем. Тебе не надоело? Пол, который после каждого дождя превращается в грязную лужу? Стена, от которой отваливаются куски? Эти треклятые сквозняки в кухне, куда через все щели лезет снег?
– Где ты его взял? – повторила Бесси.
– Тебе знать не надо. Мы богаты. Вот что тебя должно интересовать. И кстати, это не единственный.
– Что ты имеешь в виду?
Маккейб ухмыльнулся.
– У этого слитка куча братишек и сестричек.
Бесси положила золото на кровать, поднялась и взяла в ладони изуродованное угрями лицо мужа. Последние шесть месяцев он пытался отпустить усы, но результат у него получился довольно жалкий.
– Мне нужно знать – прямо сейчас, – что ты натворил.
Билли убрал ее руки.
– Что значит «натворил»? Я, на хрен, обеспечиваю свою семью!
– Послушай, когда ты принес с шахты песок, мне это не понравилось, но тогда я промолчала. Потом в подвале обнаружилось с полтонны руды. Я опять ничего не сказала. Но это… – Миссис Маккейб ткнула пальцем в слиток. – Ты взял это на прииске?
– Ну а если я скажу, что нашел его и…
– Скажи, и я назову тебя отъявленным лгуном.
Билли вскочил, схватил жену за руку и втолкнул в кухню. Бесси ударилась о раковину и полки. Сверху на нее полетели коробки с сахаром, банка со сгущенным молоком, пакеты с мукой и солью и бутылка с сиропом. Она подняла голову – супруг стоял над ней, сжав кулаки. Глаз его подергивался от тика, а лицо налилось кровью.
