Джослин достала табак и бумагу, скатала сигаретку, взяла спичку из молитвенника – щепку с головкой из серы, – подняла рубашку, чиркнула спичкой о пуговицу своих брезентовых штанов и прикурила самокрутку. Дым медленно поплыл в блеклом свете керосиновой лампы над баром.
Ооту взял стакан. Выпил.
– Он почти трезвый, – прошептала Мэддокс, указывая взглядом на своего сторожа. – До утра, как мы обсуждали, точно не проспит.
– Тот большой ножичек еще здесь, под баром? Ну тот, который ты утром едва в ухо мне не воткнула…
Барменша ухмыльнулась и выдохнула струю дыма в лицо Уолласу.
– Он свое дело сделает, – заверил он ее.
– А как насчет… – Джосс бросила взгляд в сторону Ланы.
– Ну, у вас же с ней ничего такого… сама знаешь?
– Лану ты не тронешь. Дай мне отправить ее домой.
– Отлично.
– Что с Билли?
– А что с ним?
– Он пойдет с нами?
– Конечно, пойдет. Только сначала надо попробовать вправить мозги этой его норовистой девке.
– А если не получится?
– Они оба знают, что по-другому не будет.
– Думаешь, этот хмырь убьет свою жену? Так вот запросто?
– Думаю, тебя ждет сюрприз.
– Я все равно намерена посчитаться с ним за Барта. Ты же об этом не забыл?
– Господи, да пусть мальчонка…
– Эй, уж не привязался ли ты к своему дружку?
– Нет, но Билли сегодня все правильно сделал. Проявил творческий подход. Яйца у парня есть. Убил двоих, будто мух прихлопнул. Будто это плевое дело. А сейчас, пока мы с тобой тут разговариваем, отправился навестить их женушек.
– А мне какое дело? – фыркнула Мэддокс.
– Послушай, он нам еще пригодится. Надо выбраться из города, поднять все на перевал, а потом провести мулов вниз с другой стороны. Ты еще сможешь прирезать его в какой-нибудь глуши, прежде чем мы доберемся до Силвертона. И не забивай свою милую головку лишними мыслями.
– Продолжишь в том же духе – и…
– А ты сегодня в паршивом настроении.
– Что, если жена с дочкой с ним потянутся?
– Думаю, Силвертон они в любом случае не увидят.
– К убийству девочки я причастной быть не желаю.
– Тебе и не придется. Плесни-ка еще чуток… А, чего уж, дай мне бутылку!
Джосс пододвинула бутылку, и Ооту, отвернув пробку, сделал два хороших глотка.
– Должен сказать, – добавил он, – что меня сильно беспокоит будущее нашего союза.
– Это почему ж? – Барменша забрала у него бутылку и приложилась сама.
– Ты знаешь, я тебя люблю, так что не кочевряжься, когда я это говорю.
– Так в чем дело?
– Ты немного норовистая. Мужчины рядом с тобой шалеют.
Джослин улыбнулась, и виски потекло у нее по подбородку.
– Боишься в штаны спустить? – хмыкнула она.
– Учитывая обстоятельства, озабоченность вполне оправданная.
– Ты рукам воли не давай, не лезь, куда не просят, вот живым и останешься. Я же вижу, как ты иногда на меня поглядываешь.
– Думаешь, меня так уж прельщает какая-то метиска?
[15]
– Точно. На перевал тяжело поднимались?
– Да уж, прогулкой это не назовешь.
– Так почему бы не провернуть это все летом?
– Потому что летом ты будешь танцевать джигу на виселице в Аризоне… Ладно, скажи Лане, чтобы убиралась.
– Лана! – крикнула Джосс, перекрывая музыку. Пианистка остановилась и опустила голову. – Лана, дорогуша, отправляйся домой и больше не приходи. Мы сегодня закроемся пораньше. И не думай, что ты сделала что-то не так. Ты очень хорошо играла.
Хартман поднялась со скамеечки, прошла к вешалке, надела плащ с шерстяной подкладкой и натянула на голову капюшон.
– Лана! – окликнула ее Джосс. Пианистка остановилась у порога, спиной к бару и опустив голову. – Будь осторожна, ладно?
Молодая женщина вышла. Когда дверь за ней закрылась, Мэддокс достала нож и положила его на стойку. Они с Уолласом посмотрели на мирно посапывающего помощника шерифа.
– Ключ от твоей цепи… – начал Ооту.
– На большом железном кольце, на поясе у Эла, – подсказала барменша.
Ее сообщник еще раз приложился к бутылке, а потом вытер рот, взял со стойки нож и провел по его лезвию пальцем.
– Смотри не порежься, – предупредила Джослин. – Он у меня острый.
Ооту зашипел от боли и слизнул кровь с неглубокого пореза.
– Да уж! – буркнул он.
– Как ты это сделаешь?
– Суну меж ребер, потом проверну.
С этими словами Уоллас бесшумно прошел по половицам, остановился у пузатой печки, постоял немного, согревая пальцы, и шагнул к Элу, встав слева от него, чтобы нанести удар сверху вниз.
Затем он откинул полу медвежьей шкуры, обнажив ему грудь.
Глаза молодого человека под опущенными веками дрогнули. Интересно, подумал Ооту, какой сон ему не суждено досмотреть?
Он сжал рукоятку ножа.
Острие было в трех дюймах от сердца помощника шерифа, когда с улицы донеслись какие-то крики.
Уоллас бросил взгляд на Джосс.
– Что там такое? – шепотом спросил он и, положив нож на бар, прошел к двери и чуть-чуть приоткрыл ее.
День клонился к вечеру, небо расчистилось, и, хотя солнце уже нырнуло за стену каньона, его длинные лучи золотили далекие скалы на перевале, лежащем в двух милях от города и возвышающемся над ним на две тысячи футов.
Стивен Коул мчался по главной улице во весь опор, и клубы снежной пыли летели из-под копыт его коня. Мало того, проповедник еще и орал так, словно апокалипсис уже наступил и весь ад следовал за ним по пятам:
– Они идут! Они идут!
Глава 43
Глория обмакнула перо в чернильницу. Она сидела в кресле из гнутых ветвей осины и писала при свете свечной лампы, сделанной из старой, разрезанной пополам банки из-под тоуловского сиропа. Лампа свисала с балки над красивым дубовым столом, который подарил им Барт Пакер. Света едва хватало, чтобы писать, не напрягая глаза.
Закончив, миссис Кёртис подула на страницу и, оставив дневник открытым на столе, прошла в спальню. Им с Иезекилем повезло найти дом с дощатым полом, и в сентябре они потратили весь уик-энд на то, чтобы застелить половицы соломой и синей джинсовой тканью. Не ковер, конечно, но и не голая земля, можно ходить в носках и не бояться отморозить пальцы.
