– О…
– Прости. Я должен был один раз это сказать до твоего отъезда.
Ей хотелось поверить ему. Он, похоже, себе верил. Но сомнение в правдивости его слов пронизывало ее до мозга костей; оно было в самих ее нервах.
– Вернемся к теме, – сказала она.
– Вернемся. Я немногого от тебя прошу. Если ты получишь это место в Денвере – а я думаю, ты его получишь, – открой приложение, которое я тебе пришлю, когда у тебя появится служебная электронная почта. Редактор, он же издатель, – человек по имени Том Аберант. По большому счету только это от тебя и требуется: открыть приложение. Но если ты вдобавок будешь держать ушки на макушке на тот предмет, не хочет ли “Денвер индепендент” что-нибудь затеять против меня, я буду тебе дополнительно благодарен.
– Он тот самый человек, который знает, что ты сделал. Тот самый журналист.
– Да.
– Ты хочешь заслать меня к нему как шпионку.
– Предоставляю тебе решать. Нет – значит, нет. Открой приложение, и еще я только об одном тебя попрошу: никому не говори, что побывала здесь. Ты никуда не уезжала из Калифорнии. Сказать Аберанту, что побывала у меня, – единственное, чем ты можешь мне всерьез навредить. И себе, разумеется, тоже.
Мрачная мысль пришла ей в голову.
– Не пойми меня неправильно, – сказала она. – Мне нравится журналистика. Но настоящая причина того, что ты мне предложил ею заняться, – этот человек в Денвере?
– Настоящая причина? Нет. Но часть настоящей причины? Конечно. Это будет хорошо для тебя и хорошо для меня. В чем проблема?
В тот момент выглядело так, что он действительно просит о немногом. Она отказалась отдать ему свое сердце и тело – и знала по собственному опыту со Стивеном, как это больно и тяжко, когда получаешь такой отказ. Да, она не доверяла Андреасу, но она сопереживала ему со всей его паранойей, и если щелчка мышкой будет достаточно, чтобы не быть в таком долгу перед ним, не чувствовать себя такой виноватой, она готова была щелкнуть. И с мыслью, что это поможет поставить точку в их отношениях, она отправилась в Денвер.
Проведя вечер за коктейлями с практикантами журнала “Денвер индепендент”, Пип вернулась домой к Тому и Лейле очень поздно, но, к своему удивлению, увидела Лейлу на заднем крылечке, одетую в теплую флисовую куртку; в воздухе витал сигаретный дымок.
– Ага, вот вы меня и застукали, – сказала Лейла.
– Вы курите?
– Примерно пять штук в год.
В белой миске рядом с Лейлой лежали четыре окурка. Она прикрыла миску ладонью.
– Каково это – быть умеренной? – спросила Пип.
– Всего-навсего лишний повод комплексовать. – Лейла неодобрительно усмехнулась сама над собой. – Интересные люди всегда неумеренны.
– Можно я с вами посижу?
– Тут холод собачий. Я собиралась идти в помещение.
Следуя за Лейлой в дом, Пип беспокойно думала: не она ли причиной тому, что Лейла курит? Она в некотором роде влюбилась в Лейлу – примерно так же, как в Коллин в Боливии, но едва она поселилась у них с Томом, у нее возникло чувство, что она создает проблемы в их отношениях. Она и в Тома была немножко влюблена, потому что могла это себе позволить, потому что физического влечения к нему не испытывала – он был старше, и он был безопасен, – и Лейла в последнее время весьма заметно ревновала то ли кого-то одного из них, то ли обоих сразу. Пип понимала, что ей следует просто-напросто переехать в другое место. Но трудно было расстаться с чудесной семьей, в которой она оказалась.
В кухне Лейла высыпала окурки и пепел на кусок фольги и скомкала его. Пип, которой придали храбрости четыре коктейля “Маргарита”, спросила ее, можно ли задать ей вопрос.
– Конечно, – ответила Лейла, вынимая из холодильника баночку с кофе.
– Вы не предпочли бы, чтобы я нашла себе другое жилье? Может быть, так будет лучше?
На мгновение Лейла замерла. Она казалась Пип очень миловидной в некоем особом смысле. Не раздражающе красивой, как практикантки проекта “Солнечный свет”; миловидной на не столь юный лад; зрелой женщиной, на которую тебе хотелось бы походить в будущем. Она посмотрела на кофейную банку в руке так, словно не могла понять, откуда она взялась.
– Конечно же, нет, – сказала она. – А вам что, кажется, что я бы этого хотела?
– Гм. Ну… да. Немножко.
– Простите меня. – Лейла резко двинулась к кофеварке. – Я думаю, вы просто реагируете на мои внутренние непорядки, никак не связанные с вами.
– А откуда у вас эти непорядки? Я так вами восхищаюсь!
Банка с кофе полетела на пол.
– Это мне за курение, – сказала Лейла, наклоняясь.
– Почему вы курите? И почему хотите пить кофе в полвторого ночи?
– Потому что я знаю, что все равно не засну. Так почему бы не поработать?
– Лейла, – сказала Пип умоляюще.
Лейла посмотрела на нее даже не раздраженно, а хуже: свирепо.
– Что?
– Что-то не так?
– Нет. Все в порядке. – Лейла взяла в себя в руки. – Получили мое сообщение из Вашингтона?
– Да! Все выглядит серьезней, чем мы думали.
– Это правда. Я с ума схожу от мысли, что кто-нибудь нас опередит с этой историей.
– Могу я чем-нибудь помочь?
– Нет! – Опять эта свирепость. – Ложитесь спать. Поздно.
В коридоре на втором этаже Пип услышала, как храпит Том – похоже, выпил вечером. Она села на край кровати и напечатала электронное письмо Коллин, очередное из многих, до сей поры безответных:
Да, это опять я. Вспомнила о тебе, застав сейчас Лейлу с сигаретой позади дома, и затосковала. Я все время по тебе тоскую. Я знаю: я только и делаю, что предаю людей. Но не могу перестать хотеть, чтобы ты дала мне еще один шанс.
С любовью, П. Т.
Да, она знала, что на нетрезвую голову письма лучше не писать, – и все же нажала “Отправить”.
Ее проблема состояла в том, что это была правда: она только и делала, что предавала людей. Почти сразу после того, как у нее появился электронный адрес в “Денвер индепендент” и она щелкнула по приложению, полученному от Андреаса, она пожалела об этом. Стройная музыка, которой она не смогла услышать в Боливии, в Денвере зазвучала сразу же. Другие практиканты были обычные молодые люди – не богини и не вундеркинды. Репортеры и редакторы были люди негладкие и саркастичные, разделение труда осуществлялось нейтрально в отношении пола, рабочая атмосфера была серьезной и профессиональной, но нисколько не “классной” и не “крутой”. Хотя Андреас, притязая на сочувствие, которое испытываешь к париям, любил говорить практикантам, что на организатора утечек ополчаются все, Проект был слишком крутым и знаменитым, чтобы ассоциироваться с париями. Журналисты – вот кто настоящие парии. Как ни подчеркивались скромность Андреаса в личных расходах и безгрешная чистота его миссии, Пип больше импонировало журналистское существование: стесненность в средствах, алименты и ипотечные платежи, сэндвичи за четыре доллара в перерыве на ланч – все это напоминало Пип ее мать и их кое-как перебивающихся соседей в Фелтоне. За шесть часов в ДИ она почувствовала себя в большей степени дома, чем за шесть месяцев в Лос-Вольканес.
