Крымов с Сазоновым застали Михайловых все там же, в саду, за подписыванием показаний.
– Можно один вопрос? – обратился Крымов к Наде, плотной маленькой женщине с испуганным потным лицом. – Сторож… Он видел вас в то время, когда вы были на даче Ларчиковой?
Возникла пауза. Корнилов внимательно смотрел на Крымова, понимая, что вопрос задан не случайно.
– Да, он как раз приходил, – прокашлявшись, произнесла женщина. – Он что-то делал с краном…
– А где в это время были вы?
Он посмотрел на мужчину, который отвернулся, чтобы, как понял Крымов, не увидели выражения его лица.
– Стояла на крыльце, наверное… Да, точно, он еще сказал что-то насчет дождя, что, мол, все оставили открытыми краны и уехали домой, а вечером наверняка будет дождь…
– Сторож видел Татьяну?
Снова в воздухе возникло напряжение, словно этот простой с виду вопрос мог как-то серьезно повлиять на ход событий.
– Надежда Васильевна, – подал голос Корнилов, который тоже почувствовал какой-то подвох, – отвечайте на вопрос: сторож знает об убийстве, он видел труп Ларчиковой?
Борис Александрович, повернувшись, тяжело дыша, произнес:
– Понимаете, мы с женой пришли сюда ДО крика, вот в чем дело. Но Надя боится вам признаться в том, что мы пришли сюда, потому что увидели открытые окна. Вот и подумали, что Татьяна приехала… У нас кончились деньги, пенсию не выдают, мы надергали редиски и пришли, чтобы предложить ей… Взошли на крыльцо… Хотя нет, сначала мы несколько раз позвали ее, но так как она не отвечала, я подумал, что она, возможно, прилегла отдохнуть, ну мы и пошли. И не успели войти в дом, как увидели сторожа, поздоровались, поговорили про дождь, потом сторож, наверно, ушел, а мы вошли в дом, позвали Татьяну… Знаете, я как-то сразу подумал о том, что дело нечисто – одни машины – то серая, то белая – чего стоят… Обычно, когда к ней приезжали гости, было весело, играла музыка, а здесь чувствовалось, что что-то не так…
– Правильно, сторож ушел, а мы вошли в дом, позвали, но нам никто не ответил, и тогда мы поднялись наверх и увидели там ее… – Надежда Васильевна всхлипнула. – Я испугалась и сказала мужу, что, мол, бежим отсюда, а то как бы нас здесь не увидели… Мы спустились, я даже редиску выбросила… А тут снова сторож…
– И вы ему ничего не сказали?
– Ничего, – сказал Борис Александрович. – Но так как он нас видел, мы поняли, что должны вызвать милицию. Поэтому мы поехали в деревню, нашли почту и позвонили в город…
– А про крики, значит, сами придумали? – спросил Корнилов.
– Придумали… Надо же было как-то объяснить, почему мы оказались на ее даче…
Корнилов взглянул на Крымова: мол, видишь, никакого криминала, обычные вещи.
Михайловых отпустили, и те сразу же принялись собираться домой.
А буквально спустя четверть часа на дачу Ларчиковой приехал мужчина. На вид ему было лет пятьдесят с небольшим; высокий, довольно красивый, но с совершенно отрешенным бледным лицом, по которому струился пот, он, не обращая внимания на присутствие в саду и на ступеньках крыльца такого количества незнакомых ему людей, почти ворвался в дом, где не ожидавшие такого резкого вторжения работники милиции едва успели схватить его, прежде чем он поднялся в спальню, где все еще лежало тело хозяйки дачи.
– Пустите меня к ней, пустите… – Он с силой рвался наверх. – Пустите…
Ноздри его раздувались, а на щеках уже заблестели слезы.
– Кто вы? – подошедший к нему Корнилов с любопытством рассматривал мужчину. – Вы знали ее?
– Моя фамилия Пермитин, Таня была моей невестой, мы в августе должны были пожениться… Я только что узнал…
* * *
То, что гостиница эта была частной и не для всех, становилось ясно уже при виде высокой белой стены, отделяющей от внешнего мира огромный уютный двор, засаженный деревьями и цветами. У массивных литых ворот гостей встречала охрана. Двухэтажная, уютная, напоминающая старинные дворянские усадьбы с колоннами и пышным парадным крыльцом гостиница казалась случайно занесенной на живописный, утопающий в зелени берег Онежского озера.
Дождь, постепенно превращаясь в легкую морось, приятно остужал щеки, с берега тянуло терпким запахом водорослей и сырой земли.
Соболев, поддерживая Юлю под локоть, помог ей выйти из машины, опередив Харыбина, и быстрым шагом направился к воротам. Что-то сказал охранникам, после чего все вместе миновали пост и оказались в овальном дворе, центральная дорожка которого, посыпанная гравием, вела прямо к крыльцу.
– Как вы думаете, Павел Иванович, он будет со мной искренен? – спросила Юля, чувствуя некоторую робость перед встречей с хозяином этой шикарной усадьбы. – Этот… Соляных, с ним можно договориться или…
– Юлечка, вы уж извините меня за фамильярность, но кто в наше время может рассчитывать на чью-либо искренность? Соляных – умный мужик, но как построит он вашу беседу, предугадать довольно сложно. Тем более я не знаю, в каких отношениях он был с Белотеловой и что их связывало. Ведь иногда за романом скрывается совершенно другое. Лариса Белотелова, я наводил о ней справки, приехала сюда приблизительно пять лет тому назад то ли из Москвы, то ли из Питера, никто не знает… У нее какая-то путаница с документами. Здесь она сначала снимала комнатку в коммуналке и работала маникюршей в парикмахерской, затем у нее был роман с одним парнем, и она бросила работу, но его посадили за кражу, и Лариса снова вернулась в ту же самую парикмахерскую на улице Ленина. Затем она встретила Соляных, и он купил ей квартиру в самом центре города. Потом еще одну… Они были в прекрасных отношениях… – В словах Соболева прозвучал отголосок иронии чисто мужского свойства – он, по-видимому, недоумевал, как можно тратить столько денег на женщину.
– Вы видели Ларису хоть раз? – спросил Харыбин. Они стояли на крыльце и говорили вполголоса.
– По правде сказать, нет.
– То-то и оно, – хмыкнул Харыбин. – Белотелова очень красива… Такие женщины обладают козырем, с помощью которого добиваются расположения мужчин, и уже как следствие – обогащаются за их счет.
– И козырь этот, – подала голос Юля, – можно смыть лишь серной кислотой, не так ли?
– Женщины, которые, помимо внешней красоты, обладают еще и УМОМ, как ты, например, – вполне искренне заметил Харыбин, – уже неинтересны нам, мужикам, и мы скорее будем жить на ИХ содержании и прибедняться, вместо того чтобы брать их под свое покровительство. Женский ум – явление непростительное. Это аксиома.
– А если эта красивая и умная женщина, разбогатев, не пожелает содержать понравившегося ей мужчину, как быть тогда?
– Она ЗАХОЧЕТ, в том-то и дело. Женщина, у которой есть все и которая не зависит от мужчины, будет находить удовольствие именно в его унижении. Женщина, которая содержит мужчину или дает ему кредит, а иными словами – возможность начать, скажем, свое дело и тем самым проявить себя как личность, безусловно, достойна похвалы, но никто не подозревает, как много от этого царского жеста получает она сама…
