Искин затих, и Александр повернулся к Арраху:
– Что за эра воссоединения? Я ничего о ней не знаю.
Саури скривился:
– Зачистка неугодных. Глобализация. Размывание культурных и моральных аспектов жизни. Приведение к единому знаменателю. Сейчас это время превозносят. И в принципе правильно. Потому что в результате этого появилось единое государство высоких и истинных. Но с другой стороны, потери саури превысили все разумные пределы.
Ясно. У нас тоже было нечто подобное. Хвала богам, кое-как мы выпутались, но потери у нас сказываются до сих пор… Ладно. Предлагаю взглянуть в кристалл. Вам будет интересно узнать, как мы жили раньше. Да и я попытаюсь определиться со временем моего мира.
Присутствующие кивнули, и Александр вставил кристалл в приёмник искина. Вспыхнула сфера. И все невольно отшатнулись, когда первым, что они увидели, было окровавленное бородатое лицо, искажённое чудовищной мукой…
– Это…
– Он мёртв, – потухшим, едва слышным голосом произнесла старшая саури. – Видите? – Она поднялась, вошла в картинку, ткнула пальцем в застывший глаз человека. – Насекомое в углу глаза. А он – не моргает.
– И верно…
Действительно, картинка была статичной. А Кузнецов жадно всматривался в изображение. Наконец снимающая головка сместилась и двинулась вниз. Серая, груботканая одежда, измазанная в крови и жёлтой грязи. Оборванный опалённый край рукава. Полуоторванная подошва сапог. Характерную только для Руси обувь Кузнецов узнал сразу. Но вот эпоха? Эпоха?! Такую одежду таскали несколько десятков лет!.. Камера сместилась, показывая грубо изготовленное, но несомненно оружие! Деревянное ложе, длинная трубка ствола, с набитыми на него кольцами. Длинный трёхгранный штык…
Саури зашептались, а человек мучительно копался в памяти. Какое время?! Какое?!!
Глава 14
Александр изо всех сил всматривался в картинку напряжённым взглядом, пытаясь понять, какая же эпоха сейчас на Земле, и вдруг… Ровный, безэмоциональный голос искина произнёс:
– Обработка файла завершена. Начинаю демонстрацию.
И тут же время рванулось, словно его хорошенько пришпорили. Статичная картинка задвигалась. Труп оказался всего лишь одним из кадров. Вот снимающая головка рванулась дальше. Конский труп. Оторванная нога с блестящей подковой, исцарапанной, в щербинках. Валяется неуклюжий, длинноствольный кинетический пистолет с большим квадратным блоком механизмов и несуразно маленькой округлой рукояткой. Рядом – оторванная кисть владельца. Чуть дальше – изуродованные останки чего-то механического. Изрезанные останки грубых колёс, обтянутых незнакомой чёрной лентой. Древний толстоствольный метатель пуль разворочен в хлам. Свисает матерчатая лента с аккуратными, поблёскивающими красноватым цветом хранилищами метательной смеси и тупыми наконечниками. На закопчённом борту видны остатки надписи: «Вся власть…», намалёванной белой краской. «Вся власть…» «Вся власть…» Что-то знакомое… Очень знакомое… Империи? Народу? Богам? Изогнутый обломок блестящего клинка, оторванного практически по рукоять… Камера скользит дальше. Ничего себе! Несуразно большая башня со скосом во всю лобовую проекцию, с торчащим из него кургузым стволом старинной пушки. Вся чёрная, в жирной копоти. Мохнатая шапка с красной полосой наискось через всю длину, со следами грязных подошв на ней… Кузнецов похолодел – начало Тёмной эпохи! Времени, когда на Русь выпали самые страшные испытания. Когда сам факт того, что империя могла восстановиться после перенесённого, сродни чуду богов! Он вскочил:
– Я знаю, какой это момент истории!
Саури заулыбались, но тут же перестали, глядя на его потемневшее от нахлынувших эмоций лицо.
– Саша? – подал голос Аррах, обеспокоенный остекленевшими глазами вождя.
Тот не двигался. Саури уже хотел было браться за аптечку, но вдруг Кузнецов шевельнулся, приходя в себя:
– Прошу прощения… Просто… Это… Самое трудное время в нашей истории. Во время неё было самое-самое. Самые кровопролитные войны. Самые большие потери среди людей, самый большой разгром нашей экономики. Словом, все самые страшные события в жизни моего народа. Ни одна другая нация Земли не смогла бы просто выжить после подобных испытаний. Кроме нас, – добавил он с гордостью.
Аррах прищурился:
– Хочешь вмешаться?
Все снова выжидающе замерли, но Кузнецов отрицательно качнул головой:
– Нет. Не полезу сам и вам не позволю. Мы можем быть всего лишь наблюдателями. Не больше. Потому что если попытаемся кому-нибудь помочь, любой из сторон, то изменим сам ход истории и… исчезнем. Навсегда. И кто знает, что произойдёт дальше во вселенной…
– А как же война? С Альянсом?! – не выдержал кто-то из саури.
– Её нет. И не будет в обозримом будущем. – Сашка горько усмехнулся. – В ближайшие десять тысяч лет – точно, девочки и мальчики. А вот когда она начнётся… – Усмехнулся очень злой улыбкой и, встав, выпрямился. – Вот тогда мы и вмешаемся.
– Но разве можно прожить десять тысяч лет?!
– Конечно нет. Но мы будем жить в наших детях и передадим им наш наказ: когда придёт время – вмешаться. На нашей стороне, естественно. Или вы против?
– Нет! Пусть так и будет!
Решение было единодушным, и это обрадовало Кузнецова. Все одобряли принятое им спонтанно решение, но, как оказалось при трезвом рассмотрении, оно было единственно верным. Выждав, когда стихнут голоса возбуждённых соклановцев, Александр произнёс:
– Думаю, в свете того, что мы выяснили, необходимо решить вопрос, как нам быть дальше…
– В смысле?
Неожиданно для всех лицо вождя стало задумчивым.
– Как-то мне не улыбается быть единственным… гхм… отцом народа… Ну, скажем, не совсем единственным, но тем не менее…
Тишина. Затем на лицах саури начала проявляться краска смущения. На что намекнул вождь клана? Кто-то из девчонок хихикнул, улыбнулся Аррах. Отвернулась потемневшая, словно дарка, профессорша.
– Аалейк… – ахнул кто-то.
– Вопрос между тем серьёзный, ююти и юили. Скоро сезон Радости…
– Айе… – протянул одинокий девичий голос с тихой тоской.
– Так что, уважаемые, нам нужно как-то найти решение. Или компромисс… – выдохнул Кузнецов, словно ныряя в омут с головой.
* * *
Антанариэль не понимала, что происходит у чужаков. Единственное, что было ясно, – что-то произошло. И явно очень важное для тех. С вечера после возвращения ушедшего два двадцатидневия назад корабля. Все чужие, в том числе и круглоухий, долго совещались за закрытыми дверями. Её, естественно, не приглашали. Зато дарка видела задумчивые лица «родственников», покинувших покои хозяина. Девушка уже привыкла считать того своим владельцем. И, откровенно говоря, радовалась и одновременно обижалась. Радовалась, что тот не обращает на неё внимания и не пользуется её телом. Обижалась, потому что тот игнорировал её. Клубок противоречий: и рада, что до сих пор над ней не надругались и не изнасиловали. И обижена как раз за это же самое. Но это всё лирика.
