В принципе, я тупиковая ее ветвь, хотя породил целую популяцию. Я – носитель картошконосого гена, картошконос обыкновенный.
Обратимся к наглядным пособиям.
Фотоизображение номер один: мама – вздернутый нос, бабушка – нос внушительный, дядя – нос орлиный, я – нос уже многообещающей картошкой.
Фотоизображение номер два: увеличиваем контрастность – бабушка с ее носом и мама с ее носиком.
Привлекаем проверочный фотоматериал номер три: дядина внучка с абсолютно прабабушкиным носом.
И становой хребет сановитой носатости в нашей семье – арийский прадедушка Иван Генрихович. Вот магистраль, по которой мчится семья моя на экспрессе «Породистый нос». А я остался в своем картошконосом тупичке, на полустанке, с погнутым чайничком и в тапочках при минус тридцати. Потому как рожаю носатых детей и лиц, к ним временно приравненных, – фотоизображение номер пять.
В нашем роду картошконосы обречены неумолимой поступью эволюции. Все матери моих детей не были носатыми. Носатость прорывается сквозь толщу моих хитрых напластований, как весенний вспученный поток сквозь наспех возведенную плотину из деревенского хлама. Носатость пробивает толщи азиатских и африканских отложений в моей семье. Как ледокол «Ермак».
На этом цепь расистских вечерних размышлений заканчивается. Белая раса не обречена.
К моему почему-то огорчению какому-то.
Краткая история семьи
Что такое история семьи в двух поколениях и в двух предложениях?
Мы не любим морские путешествия: в последний раз плыли в Австралию третьим классом. И обратно возвращались через тридцать лет тем же третьим классом.
Вот что такое история семьи в двух поколениях и в двух предложениях.
Нужда, возможность и способность оправдать все свои действия – вот волшебный треугольник, позволяющий искать золото повсюду. У моих предков была мастерская по изготовлению таких треугольников. Мы их продавали верящим людям. Верящих людей в округе стало меньше, мы стали богаче, хотя тоже численно поубавились как-то.
То, за что сейчас дают персональные машины и квартиры в Кенсингтоне, раньше жестоко преследовалось по ночам.
Национализм
Что такое «бояться» в нашей семье?
Мой шотландский двоюродный дед мало чего боялся. Больше всех на свете он боялся свою родную сестру. Когда ему исполнилось семь лет, двоюродный дед, пребывая в ужасе, ухватил свою кошмарную сестру за волосы и оттащил ее к вокзалу, надеясь посадить в вагон до Лондона.
Сестра была крупнее похитителя и ударила его банкой консервированной фасоли, прихваченной двоюродным дедушкой для ее же, подлой такой, кормления в пути. Двоюродный дед показывал этот шрам над бровью всю свою жизнь по всем окрестным пабам. Рассказывая про штыковой бой на Сомме.
Многие женщины отдавались моему двоюродному дедушке-герою из-за этого героического шрама. Они и так бы, понятно, отдались, но со шрамом было быстрее для всех.
Страх в семье Гиллиланд продуктивен. Он не только развлекает, он кормит и поит Гиллиландов. И в этом секрет нашего отношения к жизни. Все, что остальных губит, калечит, мучит, обескураживает, не знаю, терзает и гнетет, нас обеспечивает сексом, бухлом, ночлегом и мускулатурой.
Вот, допустим, нерешительность. Многих нерешительность огорчает. Мы, Гиллиланды со стажем, прекрасно знаем огромную несокрушимую силу нашей нерешительности и мощь нашего безволия. Для нас это не недостатки, а ресурсы.
Это как с национализмом в России. Национализм в Японии, например, делает Японию радиоактивной, по итогу. Потом великой, потом чудаковатой. И обеспечивает России Курилы.
Национализм в Германии делает, по итогу, Германию проигравшей, потом великой, потом опять проигравшей, потом навсегда виноватой. И вручает в похмельные (быдловатые, рабские, грязные) руки России могилу Канта с построенной вокруг могилы Восточной Пруссией.
Национализм в Польше, по итогу, делает Польшу. И поэтому к Польше у России вопросов нет.
Национализм в Украине делает России Крым, а еще, не дай боже, сделает Харьков и Донбасс.
Когда пламя очищающего национализма полыхнет в Монако?!
Шотландцы
Наблюдал своего шотландского дядю и его дружков-подельников в их естественной среде обитания: сидели в пабе.
Сначала меня и брать с собой не хотели, потом полюбовались на мои прыжки и слезы у дверей – и взяли.
Дяде – восемьдесят пять. Подельникам разной степени социальной запущенности – соответственно. Мощь в дедах такой необоримой силы, что чувствовал себя в сравнении с ними гимназисткой какой-то. Хихикал в кулачок, потел.
Ну, и разговоры у них соответствующие. Опасные дедуси начали вспоминать, понукаемые мной, то одно, то другое. Романтики в воспоминаниях немного. Детство в Горбалсе, юность в Южном Глазго – они к слезам ностальгии не зовут.
– Понимаешь, Джон, что значило хорошо погулять, когда я был молод? Это когда ты просыпаешься с чужим ботинком в пасти. Ботинок прокушен, а на рубашке твоей пятна крови. Причем, Джон, кровь на рубашке – она разной степени свернутости. Одна засохла уже, вторая засыхает, а вот тут – свежая! Проснулся – как дома побывал, честное слово!
– И тут девица смотрит на меня… А у нее лицо такое, будто она «Майн кампф» не только прочитала, а и дописала вчера! Такие лица запоминаешь…
– Он был первым геем на нашей верфи. Глухой. Работал за всю бригаду – все боялся, что мы его изобьем. Ну, такой гей удачный попался. Нашей бригаде все завидовали.
– Зачем врут в новостях, если людям или все ясно, или все равно?
– Я был тяжелее его фунтов на двадцать, моложе и дрался каждое воскресенье. Но он упорно хотел что-то у меня уточнить. Подробностей каких-то от меня хотел…
– Хочешь сделать больно трубачу – унижай не его, а джаз.
– А он мне важно так говорит: «Надо одеваться не для нынешней работы, а для работы будущей!» А я ему говорю: «Ты, как я понимаю, сутенером решил работать?» Платок он на шею нацепил, видите ли!
– А она не веселая, просто рехнулась в шестьдесят седьмом году…
– Когда мне говорят: «Будь тактичнее, дедушка», это значит: «Дедушка, заткнись!»
– Бог – это просто другие люди. Не может Бог, создавший и сметавший планеты, требовать от меня послушания какого-то. Астероиды летают – а он мне: Кириан, будь послушным! Откуда тогда астероиды?!
* * *
А это уже в другом месте, но тоже колоритно. Высказывания моей шотландской сестры Кейт:
– Уверяю вас: что бы вы ни задумали, вам все равно придется доплатить. Теперь это просто неизбежно.
– Если бы они знали меня получше, они бы поняли, что вела я себя в тот момент идеально.
