Но это Генриховна поймет позже, когда пойдет в школу. Пока же моими силами познает стройность миропорядка.
Дошел до финала. В финале, как мы все прекрасно помним, слуги опознали тело Грея только по кольцам на его пальцах. Закончил чтение, слезы в голосе неподдельные, смотрю на себя в зеркало, сердце сжалось, поправил волосы, думаю о блефаропластике. Педагог от Бога!
Жду ответа от несовершеннолетней Елизаветы, чада дитяти моего. Сбивчивых клятв, признаний, обещаний, раскаяния. Что там еще женщины вытворяют? Может, думаю, обнимет дедушку своего. Помолчим, прижавшись, носами потремся. Глаза прикрыл…
Слышу:
– Нету!
Спрашиваю, не открывая глаз:
– Чего нету?
Слышу хладнокровное:
– Колец нету у меня! Было одно, но его Катя отобрала, сказала, что даст кофту для Синтии, а потом говорит, что не помнит, а я ей говорю: отдавай тогда для Синтии расческу и помаду! А она мне говорит: я с тобой разговаривать не буду! Она будет проституткой теперь, правда? А колец теперь у меня нет совсем. Как меня узнают слуги, которые у меня будут работать? Мы завтра пойдем кольца мне покупать? И сумку для сада новую, я видела там, в магазине, такую, с черепами веселыми…
Открыл глаза. Сначала сильно их сжал, а потом все же открыл.
На следующий день Елизавета нарисовала портрет. И подарила его мне.
Ну, раз на портрете я, то это по-честному. Портрет выполнен в смелой манере «злобный негр сидит за столом». Скуп на детали, лаконичен в решениях.
В который раз горжусь птенцом гнезда старого стервятника. Про свой дар педагога даже и не говорю – уровень «король-элит комфорт-плюс».
Изувер
Я для Генриховны навроде красивого и опасного ямщика. Иной раз довезу до генриховновской мечты, а иной раз завезу в какую-то чащобу воспитания и посильного вразумления. Генриховна когда успеет заточку из муфточки выхватить, а когда приходится ей бежать через валежник от добраго свово дедушки.
Дедушка-изувер – это лучший подарок для пятилетней девочки с амбициями. Такой дедушка обеспечит биографию подробностями, воспоминаниями о нем можно кормить семью из трех человек, наличие такого дедуси оправдывает поступки исстрадавшейся внучки вплоть до попытки вооруженного ограбления включительно.
Эпизоды за вчера и сегодня.
1. Общаюсь с Александрой Джоновной по скайпу. Перебиваю Александру Джоновну, когда та начинает зачем-то перебивать меня и рассказывать о какой-то себе, когда понятно, что если тут я, то тема разговора понятна навсегда.
Когда я говорю о себе – это сказка во всех смыслах. Кручу пальцами в ноут, плачу, кричу, грызу орехи какие-то, слюни, крошки орехов, вопли – все в ноут, все туда.
И тут Александра начинает вдруг говорить о Елизавете Генриховне. Вспомнила о доченьке! И как вспомнила! Говорит: милый папа2, вы уж озаботьтесь тем обстоятельством, что Генриховну надо отдать в эдакую группу, чтобы французский не забил в плане какого-то там лингвизма немецкий, который у Генриховны поставлен поколениями белокурых предков. Надо, папа2, чтобы ребенок плавно воспринял, не смешивая, чтобы французский как-то просто лег бы рядом с немецким… и все такое прочее бланманже.
Тут неожиданно в кабинет входит деловитая Генриховна собственною персоной. И с порога басом (у нее пока бас, не знаю, что будет завтра):
– Эти гондоны! Гондоны! Они достали меня, суки!
Ребенок сходил четыре раза в сад.
Французский ляжет рядом. Чуть более взволнованный, чем предполагалось Шарлем Перро.
2. Через чудо-дитя Елисавет я начал познавать мир. Сегодня выслушал в исполнении Генриховны песню, как выяснилось, певицы В. Брежневой. Генриховна сидела в компании своих замужних теток и пела с ними, выводя округло: «Любит? Не любит? Ма-моч-ка!»
Обратил внимание, что после теткиных свадеб Елизавета и тетки ее сравнялись в интеллекте и статусе мгновенно. Тетки, которые раньше ругали Лизу и упрекали ее в обжорстве и простодушии на предмет противоположного пола, теперь стали ей лучшими подружками. Поют вот вместе.
Потанцевал под песню. Я ведь уже хожу на танцы, и мне можно.
Тевтонка
Мечи, щиты и крепость стен
пред Божьим гневом гниль и тлен.
М. В. Ломоносов
Не помню, а я делился в рамках программы «Полезный ФБ» своим секретом? Ну, про айпэд и малютку Елисавет?
Повторю телеграфно, если что.
Я устал бороться с Елизаветой Генриховной по поводу времени ее скрючиваний с айпэдом на диване. Устал. Я не очень новый, у меня нервов не хватает.
А Генриховна – наполовину тевтонка. Ей мои тонконогие наскоки крымской татарвы не так чтобы уж очень смертельны. Она строится в каре, хладнокровно, под барабан с флейтой и в полном ордунгцвайколоннмарширт. Я беснуюсь, тряся на кляче ятаганом, Генриховна в нахлобученной на косицы крошечной треуголке твердо стоит на своем, глядя на меня серостью Балтики.
– А-А-А-А!!! – вот так кричу я. – А-А-А-А-А!!! Баркинда! Гу! Гу! Айпэд-шайтан!
– Хальтен зи ауф, – бросает сквозь зубы Елизавета Генриховна, топя упрямый подбородок в пыльном жабо, – ди татарен бальд лауфен, майне тапферен зольдатен… майне братюшки, не фыдай!
– Алла! Алла! – кровожадно беснуюсь я. – Илля ху!
– Feuer, feige bastarde! – рубит Генриховна. – Im namen Gottes, feuer, verdammt!..
Откатываюсь в панике.
Короче – Перекоп, Миних и выжженная степь. Педагог я скверный.
Но надоумлен я был провидением. Случилось прозрение.
Вместо того, чтобы отбирать айпэд, скандалить и запрещать, ограничивать по времени и прочие старческие гадости, я теперь сама либеральность и милота.
Сколько хочешь – столько и айпэдь, майне кляйне бубби Генриховна! Без ограничения по времени! Хочешь стуками – вот они, у тебя в кулачке.
Айпэд прикручен мной на реечках к стене. Он в рамке. Стой и играй сколько влезет.
Рано германец радовался, так скажу!
И только невидимая рука Ушинского ласкает воздух дома моего. Чего и всем желаю.
Дикий барин
Прибытие
«А девять чинов ангельских, а столько же архангельских, – сдобно пропело оповещение с зиккурата нашего железнодорожного вокзала, – вы прибыли на станцию Шамарра! Теперь мы побеспокоимся о вас. Пребывайте ж в мире!»
Неделю назад стоял я, сведенный пятью проводниками на перрон родного города, обнесенный по такому случаю курильницами с боевым ладаном. Шестому проводнику, зажавшему в осколках зубов палку эбенового дерева, в это время в тамбуре наспех ампутировали ногу. Он был неловок в обращении со мной и не успел отскочить, когда открывали клетку багажного, в которой я по пути ловко изображал миролюбие, жонглируя мисками и показывая, переваливаясь на соломе, «как девки воду носят».
