– Это да, – согласился я. – Портить я могу. Слежку за мной ты установил?
Он покачал головой.
– Нет, конечно. Это дикие гуси решили, что ты опасен. Как вижу, они оказались правы, а я тебя недооценил.
– Гусей ты тоже недооценил, – сказал я. – У наемников нет чести, зато есть опыт выживания. Уже просчитали, как оседлают тебя и завладеют добычей. Увидели быстро, что ты не крут, а просто человек, который оказался в нужное время в нужном месте. И потому сумел ухватить такие деньги, о которых никогда бы и подумать не смел.
Он сказал с отчаянной надеждой:
– А если бы я предложил тебе половину?
– Профессионал бы предложил раньше, – сказал я с упреком. – Тогда был бы шанс… А сейчас сюда едут. Думаю, даже ОМОН захватили. Не потому, что ты так опасен, я же говорил, ты и муху не сможешь убить, просто двенадцать миллионов внушают уважение простому человеку.
Он вынул руку из-за спины, я с холодком рассмотрел в его ладони крохотный шприц с тонкой иглой. Жидкость неприятно зеленая, прозрачная.
– Да, – сказал он, – вижу, ты все понял правильно. Это егаланц. Убивает мгновенно.
– Не поможет, – ответил я как можно более уверенным голосом, хотя внутренности от ужаса свело. – Я включил запись. Сейчас все, что видят камеры здесь, видят и в полиции.
Лицо его перекосилось ненавистью.
– Но ты, сволочь… до бессмертия точно не доживешь!
Мои мышцы напряглись, готовые метнуть тело в сторону. За спиной с грохотом распахнулась дверь, прогремел страшный, просто нечеловеческий голос Ингрид:
– Замри!.. Не двигаться!.. На колени!
Он застыл, но на колени опускаться не стал, перевел взгляд с моего лица на дверь.
Ингрид подбежала и быстро заслонила меня собой, держа Медведева на прицеле.
– На колени!
Пистолет она держит крепко и профессионально строго, Медведев прошипел с ненавистью:
– Нет уж, не возьмете.
Его рука со шприцем пошла к его шее. Ингрид напряглась, я ощутил, что сейчас выстрелит ему в руку.
– Ингрид, не смей!
Она огрызнулась, не поворачивая головы:
– Должны предотвращать…
– Он ничего не сделает, – заверил я. – Смерти страшится, не видишь? Крохотный шанс дожить до бессмертия остается и в тюрьме. У живого всегда есть шанс. У мертвого нет.
Она заколебалась, чувствую, а Медведев прикоснулся острием иглы точно к сонной артерии и посмотрел нам в глаза.
– Это будет на вашей совести.
Ингрид снова чуть не нажала на спуск, я торопливо опустил ладонь на ее руку, заставляя пистолет смотреть стволом в пол.
– Нет!.. Он Достоевского читал.
Она зыркнула на меня люто.
– И что?
– Я достоевцев знаю лучше, – заверил я. – Согласны на все, только бы жить. Все оставшиеся годы готов стоять в дерьме по ноздри и питаться им, но никогда с собой не покончит.
Медведев некоторое время смотрел ненавидяще, потом лицо исказилось гримасой, выронил шприц и, всхлипнув, обреченно протянул руки вперед.
– Да, – сказал я с сочувствием. – Все-таки ты эта… дрожащая.
Ингрид, осторожно ступая, чтобы на наступить на шприц, подошла и со зловеще металлическим звуком защелкнула на кистях рук наручники и только тогда сказала почти с ненавистью:
– Ты что, гад, разбегался? То жопу из кресла поднять не можешь, за стены хватаешься, а сейчас сам шкурой рискуешь неизвестно зачем!
В комнату вбежали двое запыхавшихся полицейских из охраны внизу, подхватили Медведева под руки и, держа почти на весу такую тушу, вытащили в коридор.
Ингрид проводила их взглядом, повернулась ко мне, все еще злая, как кобра, которой наступили на хвост грязным сапогом.
– Ты придурок!.. Знаешь это? Придурок!.. А если бы он ткнул тем шприцем?.. Ладно-ладно, не смотри так. Поняла, проехали. У него в самом деле шанс дожить?
Я изумился.
– В тюрьме?.. Ты знаешь, сколько людей на свете?.. И все имеют право получить бессмертие раньше заключенных. А еще их дети, внуки, правнуки…
Она оглядела меня с головы до ног.
– Ничего себе ты ему пытку обеспечил. Он перед тобой просто зайчик.
– День закончился хорошо, – ответил я. – По чашке кофе и – на работу! Надеюсь, там уже сняли печати с двери лаборатории?
– Печати? – переспросила она. – Какие печати?
