Но я ничего, я очень незаметно рыдаю от счастья, вы ни за что не догадаетесь, даже если пройдете совсем рядом. Потому что у меня сила воли и редкостная самодисциплина. Ну и темные очки.
Напились и буянили
Распили на шестерых одну бутылку болгарского снежного вина (фальшивого, как утверждают болгарские виноделы, но вкусного, как я не знаю что) в дружественном кафе при французском культурном центре, где художница Ленуте продает бейглы. Один из нас, тем не менее, напился и буянил – опрокинул всю посуду и полил остатками айсвайна (да-да, были еще и остатки) всех, кто не успел спрятаться. Настоящий художник!
(Понятно, что он просто нечаянно задел локтем бутылку, которая в падении совершенно самостоятельно задела все остальное, однако формальные признаки состояния «напился и буянил» соблюдены, это важно.)
Подозреваю, таковы последствия моего саркастического комментария перед выходом из дома с одной-единственной бутылкой: «Ужремся вусмерть и будем буянить». Когда довольно долго не врешь (вообще не врешь словами, ни устно, ни письменно, позволяя себе максимум – молчание в некоторых особо стремных случаях) слова приобретают убийственную силу. Одно дело знать это теоретически, а другое – до этого момента дожить. И получить на практике буквальное осуществление даже самой дурацкой и невыполнимой шутки. Формальное, а все же.
Очень впечатляет. И приучает трижды думать прежде, чем глупо пошутить. Ну, я надеюсь, что приучает – лично меня. А то всему живому кранты от моего чувства комического. Я ж еще и про апокалипсис трижды в день шучу. Как минимум.
Например, бука
Вот, например, на окраине большого села завелась Бука. Большая и страшная. И велела всем совершеннолетним поселянам каждый вечер приходить за околицу, там она будет бить их по голым жопам хворостиной. Не очень больно, но обидно. Издевательски при этом хохоча и фотографируя процесс для своего фейсбука. Например.
Таковы условия мирного сосуществования поселян с Букой. Что будет в случае неповиновения, никто точно не знает. Но есть разные версии. Кровавые, по большей части.
И вот например, в селе подрастает человек, который решил, что не станет ходить к Буке. Не хочет получать по голой жопе хворостиной, и точка. А если за это голову откусит, так тому и быть. Он готов рискнуть.
И вот например, человеку исполняется сколько надо лет. Пора идти к Буке. А он не идет! Все село с нетерпением и трепетом ждет, чего будет. А ничего! Бука что-то там бурчит недовольно под нос, дескать, если все такие борзые станут, то придется другое село искать, наплачетесь без меня! Но тем и ограничивается. Например.
И вот теперь начинается самое интересное.
Есть два основных способа поведения в такой ситуации.
1. Сказать: «Ура, так значит можно не позволять Буке бить нас по жопам хворостиной!» И перестать ходить по вечерам за околицу.
2. Сказать: «Как это – он не хочет по жопе?! У нас так не принято! Надо наказать!» И наказать героя своими силами или просто капать на мозги Буке: «Ты чо это? А ну давай его накажи! Какой пример всем подает?!»
Пока человечество выбирает второй вариант поведения, оно – дурак. И ничего ему не поможет, сколько бы Богов не приходило на землю спасать его бедные души. И сколько бы Бодхисатв не перерождалось в антисанитарных условиях с целью облегчить его страдания.
Потому что такое человечество – само себе Бука. Ровно до тех пор, пока выбирает второй вариант.
Насколько близок и понятен мне всегда был Шерлок Холмс,
настолько непонятен и даже неприятен его предшественник Огюст Дюпен, изобретенный Эдгаром По. «Неприятен» – это, впрочем, неточно. У меня просто голова начинала болеть от того, что Огюст Дюпен и его методы существуют, пусть даже только в книжке. Какая разница.
Ужас же (на самом деле никакой не ужас, а просто интересная особенность) состоит в том, что когда мне приходится разбираться с какими-то загадками на практике, мой метод куда ближе к дюпеновскому, чем к холмсовскому. То есть скорее не сам метод, а только впечатление от него. От Холмса у меня всегда оставалось умиротворяющее впечатление упорядочивания мира: вот был хаос, вот пришел эксперт, разложил все по полочкам, хаос укротился, восстановился порядок, все танцуют. А от действий Огюста Дюпена впечатление было такое: вот был хаос, вот пришел эксперт, посмотрел на это дело, впустил хаос в себя, сошел с ума, и тут же все понял.
(Возможно, мое впечатление в обоих случаях отлично как от авторского замысла, так и от традиционного восприятия обоих персонажей, но оно таково.)
И мне совсем не нравится, что собственное устройство понуждает меня всякий раз погружаться в трансцедентальный бред, терять связь с реальностью, сходить с ума, чтобы максимально приблизиться к состоянию безумия тех сил, которые управляют миром, и, таким образом, разобраться, что на самом деле происходит. Мне хотелось бы как Холмс, можно даже без кокаина, что нам тот кокаин, когда в голове порядок.
Не может быть никакой золотой эры,
пока сытый хомосапиенс с айфончиком сидит на теплом унитазе, испытывая при этом совершенно звериные пещерные страсти. То есть желая утвердиться поближе к корыту с хряпой и иметь при этом как можно более широкий инструментарий отпихивания от хряпы посторонних. Пока сытость не отменяет жадности и жестокости, человечество просто не доросло до собственных унитазов.
Несовместимость
Возле маленькой «Максимы» на Гедимино сидит бомж. В состоянии даже для человека его положения избыточно скорбном.
Напротив стоит высокий красивый мужик с бесконечно добрым лицом. Обувь, одежда, стрижка, телефон – все само совершенство. Мужик во все глаза смотрит на бомжа и одновременно говорит по телефону – громко, настойчиво, почти переходя на крик, спрашивает по-английски: «How are you, guy? How are you?!»
Вот как, оказывается, выглядит полная несовместимость ангела-хранителя с подопечным.
Нет никаких гарантий
и никаких доказательств, что сегодня я – та самая личность, которая заснула вчера. И что реальность вокруг та же самая, никакой уверенности у меня тоже нет.
То есть я, конечно, не думаю, будто моя жизнь – непрерывная череда бессвязных галлюцинаций, отягченных приступами ложной памяти. Но допускаю (среди многих других версий), что вполне может быть и так. Почему нет.
Единственная ценность, которая может быть у человека с подобным подходом к делу, – это, конечно, сознание. Вот та самая штука, которая воспринимает и осознает информацию, данную мне в ощущениях и прочих раздражителях – она, безусловно, есть. И она – не личность, не память о событиях в жизни личности (так в некоторых снах я ничего не помню о собственном бодрствовании, зато с той же степенью уверенности помню массу других событий, не имевших места наяву, но при этом помнящий-непомнящий персонаж, несомненно, именно я).
