Человек – тут уж ничего не поделаешь, придется сказать как есть – вечное поле битвы между интересами вида и интересами духа.
Интересы вида заключаются в том, чтобы физически здоровая особь выбрала максимально подходящего партнера, дала потомство, выкормила его и освободила место, то есть завернулась в простыню и отползла на кладбище, лучше самостоятельно, чтобы потомство от дела не отвлекать. На этом – все.
Любая информация, мешающая этому процессу, будет проигнорирована, пока ее возможно игнорировать. И когда невозможно, она тоже будет игнорироваться какое-то время.
Но тут – сюрприз-сюрприз! – на сцене появляется дух со своими интересами. Строго говоря, он тоже хочет размножаться. В смысле умножаться. И человек кажется ему вполне подходящим партнером для такого безобразия.
(И вот уж кому, будем честны, нечасто везет в любви.)
Один мой друг,
который за свою жизнь прочел душеспасительных проповедей больше, чем мы все вместе съели котлет, говорил (смеясь), что если хочешь, чтобы тебя действительно слушали, следует проповедовать исключительно в отделениях реанимации, там все поймут.
(Не потому, кстати, что люди настолько корыстны, и спешат напоследок выслужиться перед неведомым Непоймичем с большой буквы, а потому, что близость смерти действительно открывает в человеке врата, ведущие в космос, и потайную дверь в глубокие подвалы его персонального хаоса, так что слушать других и понимать становится технически легче, такая штука. Ну и терять уже почти нечего, поэтому не так страшно соглашаться с тем фактом, что твой видимый, слышимый, ощупываемый мир – даже не верхушка айсберга, а муха-однодневка, присевшая там отдохнуть.)
Мне кажется, всякая осень приоткрывает в нас те же ворота и ту же дверь в тот же самый подвал. Не так широко распахивает, как близость персональной смерти, но все-таки приоткрывает какую-то щель.
Осенью смерть становится ближе ровно настолько, чтобы легче стало слушать других, включая неведомое Непоймичто с большой буквы. А уж Оно умеет рассказывать, такие телеги гонит, знали бы вы.
Ну, собственно, вот прямо сейчас и можно узнать. Если прислушаться.
Ой! – Что с тобой?
Магия (процессы, которые в рамках культуры, данной нам в стереотипах, можно называть «магическими») – это соблазнение мира. Инициатор процесса старается обратить на себя внимание реальности и убедить ее вступить с ним в определенное взаимодействие, в идеале, сулящее удовольствие обеим сторонам (но где мы, а где идеалы).
С реальностью обстоит примерно как и с людьми – ее можно соблазнить, не испытывая любви, почему нет, многие так делают. Но особого толка от этого не будет. Потому что, во-первых, невелико удовольствие. И, во-вторых, надолго этот роман не затянется. Реальность не дура, заскучает, развернется и уйдет. И все.
Иллюстрацией такого кратковременного романа является так называемый «мистический опыт», то есть разные необъяснимые происшествия, которые почти со всеми случались в юности, на пике избытка дурной веселой витальной силы, а потом прекратились, вместо прощальной записки на подушке милосердно оставив подсказку, как придумать рациональное объяснение той небольшой части произошедшего, которая каким-то чудом осталась в памяти. Ну и придумали, и хорошо стали жить, с комсомольским задором неофитов презирая тех, для кого все это драгоценное зыбкое необъяснимое по-прежнему не пустой звук.
С реальностью обстоит примерно как и с людьми – самые великолепные, незабываемые соблазнения все-таки случаются по любви.
Любовь к реальности всегда взаимна, в этом смысле нам с ней повезло. Можно не бояться отказа. И шансы прожить вместе долго и счастливо, то есть вечно и небессмысленно, в этом случае очень велики.
Самая большая заковыка, однако, с любовью. Потому что правильно выполнять это упражнение не умеет почти никто.
Любовь – это не мысли о любви. И не телесное притяжение. И не невозможность (на самом деле, просто сильное нежелание) остаться без объекта. Вот все, абсолютно все, что приходит нам в голову при слове «любовь», все эти наши культурные стереотипы и трогательные заблуждения – совершенно точно не она. А просто разные формы привязанности.
Любовь – это когда где-то в районе сердца развязывается (в идеале развязывается, на практике обычно просто немножко распускается) туго затянутый узел, и ты вдруг начинаешь ощущать, как сквозь тебя течет весь этот невероятный непознаваемый мир, видимый и невидимый вперемешку (да елки, они вообще суть одно, мало ли, что нам кажется), заранее готовый соблазниться. Реальность на самом деле только этого и хочет – быть соблазненной по большой любви, в этом смысле нам с ней повезло еще раз.
Магия (процессы, которые мы привычно называем магией, что бы на самом деле ни называли мы этим давным-давно сошедшим с ума и забывшим собственный смысл словом) в этой реальности штука чрезвычайно медленная, инерция материи уж больно велика. И зачастую именно поэтому недоказуема – поди доживи еще до какого-то результата.
А любовь (не та, чей образ в том или ином виде живет в наших бедных глупых начитанных головах, а данная нам в ощущениях развязанного узла в районе сердца) – это катализатор. Кому удастся хоть немного ослабить этот узел, тем будет владеть весь мир.
Он надо мной смеется
С стороны, вероятно, кажется, будто у меня с городом Вильнюсом лирические отношения. Он стоит на холмах, весь такой красивый, хоть и слегка помятый после вчерашнего вследствие разнообразной исторической правды, журча реками и бренча храмовыми колоколами, а я по этим холмам порхаю, как грузный ночной мотылек, собирая романтический нектар необузданных фантазий.
Хрена лысого. Отношения у нас деловые. Я на него работаю, а он за это платит мне возможностью жить на границе между человеческой слепотой и демонической зоркостью, не особо тупея от первой, но и не впадая в безумие от второй; впрочем, точку можно было бы поставить сразу после слова «жить», и это тоже было бы правдой.
Поскольку работаю я хорошо, мне регулярно выписывают премии; в основном в виде погоды. Чем лучше я работаю, тем теплей у нас декабри; на апельсиновые деревья по берегам Нерис я пока, увы, не нарабатываю. Но очень стараюсь.
…Ясно, что деловые отношения лучше строить, основываясь на взаимопонимании. С этим у нас все в порядке. Я понимаю его, будем честны, как мало кто. И он видит меня насквозь. Не потому что мы такие проницательные. Мы просто очень похожи. Практически близнецы. Только он – город, а я – человек. Поэтому он у нас старший. Он – начальник, я – дурак. Но взаимопониманию это не препятствует.
Как это часто случается между близнецами (и просто сиблингами), старший меня постоянно дразнит. Вечно смеется надо мной. Это мне давно было понятно. Но с тех пор, как в магазинах города появились съедобные ключи (из твердого темного шоколада) и прилагающиеся к этим ключам замки, которые тоже можно сожрать (предварительно отперев, или оставив, как есть), у меня натурально нет слов, чтобы выразить охватившее меня в связи с этим возмущение. В смысле, восхищение. Ну, то есть праведное негодование.
