Она повернулась к подружкам, говорит с ними, перешептывается.
— О! — говорит. — Я знаю. Очень, очень грустная история.
Я — глаза на нее. Очень, очень грустная история? А главный герой в ней — паскудный Череп?
Мама языком прищелкнула, кивнула, пожала плечами.
— В Пелау-то все про это знают. Отец у него сварщиком работал на верфи. Упал в корабельный трюм, сломал позвоночник, сразу и умер. Она много лет сражалась за компенсацию — так оно иначе и не бывает. И вот наконец получила несколько сот фунтов — подачка в сравнении с тем, чего она лишилась. Но у миссис Черрис совсем ни сил, ни здоровья не осталось, и мальчишка от рук отбился, ничего она не могла с ним поделать. Кто же скажет заранее, до чего могут довести семью боль и утрата? Мальчишка смолоду за бутылку. Деньги на это как-то умудрялся из нее тянуть. Он был здоровый, сильный, на вид — взрослый мужик, да и жалели его все, так что закрывали глаза на его пьянки. А вот теперь она и сына лишилась. И что ей, несчастной, в жизни осталось?
Смотрим на ворота — там никого.
— И уж совсем ей ни к чему, чтобы мы здесь стояли и пялились, — говорит мама. — Пошли. Пошли по домам.
Я еще постоял немного — смотрю, выжидаю. Ничего. Солнце сияет над миром, яркое, ясное. Я нагнулся, соскреб немного грязи. Сжал в ладони. «Оживи!» — бормочу, но, понятное дело, ничего не происходит. В то утро на Уотермил-лейн все вокруг казалось вымышленным, ненастоящим, будто из сна. Я попытался сказать себе, что трагедия, случившаяся совсем рядом, не имеет ко мне никакого отношения. Череп был пьян. Упал. А я? Я попытался сказать себе, что меня надули, провели, загипнотизировали, что я…
— Дейви! — окликнула мама.
— Да.
Я руку разжал, грязь выпала. Я встал и пошел оттуда с мамой и с папой.
Дурковатая Мэри стоит у своей калитки, Стивен рядом. Мы подходим, она глаза выпучила.
— А, славный мой служка! — говорит. — А с ним его славные мама и папа.
— Здравствуй, Мэри, — говорит мама. Положила ладонь ей на плечо, Мэри так и расцвела от радости. — Как у тебя дела, Мэри?
— Все хорошо, — говорит Мэри. — Только что проснулась. — И хвать маму за руку. — Что там случилось? — шепчет.
— Так, небольшая неприятность.
Стивен на меня смотрит, такой спокойный.
— Пока мы все спали, — говорит.
— Да! — подхватила Мэри. — Вы представляете? Я только что проснулась!
И на лице — изумление.
— И такой видела странный сон! — говорит.
Глаза закрыла, поднесла руку в голове, будто чтобы поворошить память там, во тьме.
— Зверюгу! — говорит.
— Зверюгу? — говорит мама.
— Угу! В дом ко мне забралась зверюга! Хи-хи-хи-хи-хи! Забралась!
Глаза распахнула, рот ладонью зажала, хихикает, скалится.
— Следы этакие с когтями по всей прихожей! Хи-хи-хи-хи! А теперь она в сарае спать завалилась! Точно! Хи-хи-хи-хи! Как пить дать!
38
Днем к нам пришли двое полицейских. Папа подошел к двери, но оказалось — они ко мне. Он их впустил. Один — сержант Фокс, другой — участковый Граунд. Стоят, зажав шлемы под мышкой, в руках блокноты и карандаши. Садиться отказываются.
— Так, сынок, — . говорит сержант Фокс. — Парочка вопросов, и мы пойдем дальше.
— Ничего страшного, — говорит участковый Граунд.
— Ладно, — говорю.
— Первый вопрос, — говорит сержант Фокс. — Ты знал этого погибшего парня?
— Немного, — шепчу.
— Говори громче, Дейви, — велела мама.
— Да, — говорю.
Дрожу весь. И вой внутри.
— Отлично, — говорит сержант Фокс. — Пойдем дальше. И что ты о нем знал?
— В смысле?
— Ну, что он был за парень. Чем занимался. Ну… интересы, все такое.
— Так сказать, внутренняя жизнь, — вставил участковый Граунд.
Я плечами пожал:
— Не знаю.
— Мой сын с ним не водился, — говорит папа.
— Вот как? — говорит сержант Фокс.
— Да, — говорю. — Я…
— Ты — что? — говорит сержант Фокс.
— Я его боялся, — говорю.
Оба что-то пишут в блокнотах.
— И когда ты его видел в последний раз? — спрашивает сержант Фокс.
Я стал припоминать.
— В пятницу. После уроков. Возле «Лебедя». Он…
— Пьян был? — спрашивает участковый Граунд.
Я кивнул. Они вздохнули, головой качают. Знают уже. Он часто бывал пьян. О чем-то с родителями пошептались, потом снова ко мне.
— Он к тебе вязался? — спрашивает участковый Граунд.
— Случалось.
— Поэтому сын с ним и не водился, — говорит папа.
— Верно, — кивает сержант Фокс. — Мы уже пообщались с твоим приятелем Джорди Крэгсом. Он нам обрисовал положение.
— Так, — говорит сержант Фокс.
Пролистал свои записи. Я так и жду: сейчас меня выведут на чистую воду, начнут расспрашивать, что произошло вчера ночью в пещере, заговорят про истукана, будут выяснять, что я знаю про пса. Ничего такого.
— Печальная история, — говорит сержант.
И в глаза мне смотрит.
— Еще что-нибудь хочешь нам сказать? — говорит.
— Какие-нибудь важные цифры или факты? — говорит участковый Граунд.
— Нет, — говорю.
— Ты в голову-то не бери, — говорит. — Бывает такое. Постепенно забудется. Это вообще такая часть…
— Взросления, — говорит участковый Граунд.
Папа их до двери проводил. Слышу, говорит, что я мальчик чувствительный, но скоро оправлюсь.
Мама меня обняла.
— Пошлем цветы матери Чарли, — говорит.
И дрожит вся.
— Да минует меня чаша сия, — говорит.
39
В ту ночь я проснулся, и меня будто потянуло к окну. Отдернул занавеску, вижу монстра. Вон он, на улице. Стоит под фонарем, на меня таращится. Огромный, огромная темная тень. Я знаю: хочет, чтобы я к нему вышел. Чтобы я с ним поговорил. В ушах звучит его голос:
«Ты сотворил меня, повелитель. Я — твой!»
— Убирайся! — шепчу. — Не нужен ты мне.
Стоит, не шелохнется.
«Что для тебя сделать, повелитель?»
— Ничего! Проваливай! Стань опять комом глины!
Он голову опустил и медленно пошел прочь, из света под фонарем во тьму.
