И провел рукой у меня перед глазами.
— Думай про него все время, — говорит. — Пусть он постоянно существует у тебя в голове. Только тогда он будет существовать в мире. И сохраняй спокойствие.
А я не просто спокоен. Я будто обмер изнутри, онемел. Точно из меня выкачали все силы.
— Приходи завтра, Дейви, — говорит Стивен.
Он открыл дверь. Я вдохнул воздух улицы, шагнул обратно в мир и очень скоро увидел Марию.
46
Я к этому моменту уже перестал быть собой. Не осталось у меня ни воли, ни предназначения, будто кто-то водит меня по миру, будто что-то очень далекое от меня следит за каждым моим шагом. Над Садом Брэддока в белом небе парит перепелятник. Деревья — черные силуэты; дома — нависшие стены. Шоссе — как мощный двигатель, стонущий вдалеке. Мария — на скамейке, будто неживая вещь, прелестная белолицая кукла, которую забыли на ярко-зеленых досках над стеблями ярко-зеленой травы. Иду мимо, и тут она вдруг встает. Рот открылся, из него полились какие-то слова, но мне не разобрать какие. Она схватила меня за плечо, потянула. Белое лицо придвинулось ближе.
— Что с тобой творится? — шипит.
Хочу ответить, а слова не идут.
Она потрясла меня. Назвала по имени.
— Вся эта чушь, которую несут про вас со Стивеном Роузом, — говорит. — Я знаю, что это бредни. Но только ведь есть и что-то еще, Дейви.
Я хмыкнул, клацнул зубами, попытался заговорить.
— Дейви, я во все поверю. Скажи мне.
— Ком живой, — выдавил я наконец. И взял ее за руки.
— В смысле? — говорит.
Я ей в руки вцепился.
— Ком живой, — запинаюсь. — Он двигается. Мы его создали, Мария.
— Его?
— Его. И он…
— Что он, Дейви?
Я вгляделся в ее доверчивые глаза.
— Ничего, — шепчу. — Не могу сказать. Мне пора. Отпустил ее руки. Ухожу. Она нагнала. Поцеловала.
— Мне можешь сказать что угодно, — говорит. — Я во все поверю.
Отпустила меня. Я шел и иногда слышал сзади ее шаги. Иду по знакомым улицам и переулкам, и с каждым шагом они делаются все более чужими.
47
А дома родители смотрят, как я вхожу, и мама:
— Что так поздно?
А я глаза опускаю и говорю:
— Прости.
А папа в окно выглядывает, видит девочку и говорит:
— Ага! Вон оно в чем дело! — И оба улыбаются. А я с ними. Девочка уходит. А мы вместе ужинаем, и они ни о чем меня особо не расспрашивают, а если расспрашивают, я хмыкаю в ответ — и им этого, похоже, достаточно. А потом я ухожу к себе, открываю книгу, кладу на стол перед глазами и смотрю в нее, но ничего там не вижу, и в голове тоже ничего, и проходит вечер, и спускается ночь, и меня зовут снова вниз к родителям, мы пьем горячее и говорим «спокойной ночи», и я возвращаюсь в свою комнату, и ложусь в кровать, и ничто сгущается, ночь сгущается, и я уже действительно не я, меня нет, я исчез из мира, ни мыслей, ни чувств, ни снов, одно ничто-ничто-ничто-ничто, а потом наконец из глубин этого ничто приходит голос:
«Повелитель, я здесь».
48
Вот он, внизу, стоит в свете фонаря, огромное круглое лицо обращено ко мне, руки висят вдоль туловища, здоровенные ноги упираются в тротуар.
— Ком, — шепчу я.
«Я здесь, повелитель».
Оказывается, я так и не разделся. Выхожу на улицу. Подхожу к нему. Он поворачивает голову, будто заводная игрушка, следит за мной глазами. Ни на лице, ни в голосе никакого выражения.
— Ком, — шепчу.
«Отдай приказание, повелитель».
Таращусь на него. Что я могу ему приказать?
— Иди за мной, — говорю.
Увожу его от единственного фонаря. Он топает рядом, как огромный преданный пес. Идем молча, в глубокой тьме, а потом я обретаю голос, незамысловатый, глуповатый голос.
— Это Феллинг, — говорю я, когда вокруг появляются дома с палисадниками, мой мир. — Город, в котором я родился. Город, где я живу.
Дорога забирает вверх, к центру, мы идем по Чилсайд-роуд, Ректори-роуд, Краухол-лейн, вверх по Феллинг-бэнк.
Вокруг ни души. Огней тоже почти нет. Луна смутно светит из-за облаков. Мы идем, и я перечисляю имена:
— Вот тут Хейганы живут. Дугги со мной в одном классе. Сестру его зовут Кэтрин. А это дом Уилсонов. Там наверху живет мистер Пью, парковый сторож. Винсент Грант, Элизабет Грант, Алоизий Томас Грант. Флинны. Минтосы. Дугаллы. Карры.
Ком не отвечает. Я поглядываю на него. А про себя повторяю: его там нет, его там не может быть. Вот только он есть, он идет со мной рядом. Я слегка касаюсь рукой его руки, чтобы убедиться, что он есть. Умолкаю и тут же слышу:
«Я здесь, повелитель. Отдай приказание, повелитель».
— Здесь Кинкейды живут, у них пес Бастер и кот Кит. Поттеры каждый август ездят в Кримдон-Дин в своем доме на колесах. Миссис Пенберти раз здоровалась за руку с Элвисом Пресли. У Тернеров сын умер от дифтерии. У Терезы Даффи есть частица истинного креста.
Раза два мимо проезжали машины, и мы застывали в тени; нас, похоже, не замечали, и мы шли дальше.
Я рукой указываю в ночь в разных направлениях:
— Бассейн вон в той стороне. Брайан Фелпс там тренируется в прыжках с вышки. Он участвовал в Олимпийских играх. Вон там мы играем в футбол. Болеем мы за Ньюкасл. Они не очень хорошо играют, но все равно лучше всех. Прямо за полем школа. В школе нас учат, что такое мир и кто такие мы, мы там пытаемся понять, что мы думаем, что можем себе вообразить и что создать. Трёп Паркер горазд трепаться, а так нормальный мужик. Вон там дедушкин огород. У него вкусные помидоры. Бабушка консервирует их на зиму.
Поворачиваюсь к нему.
— Ты слушаешь? — спрашиваю.
Он таращится мне в лицо.
— Ты думаешь? — спрашиваю.
Глаза у него темные, как дырки в глине в форме семечек от платана: ничто не проникает внутрь, ничто не исходит наружу.
— Откуда ты явился, Ком?
«Я здесь, повелитель. Отдай мне приказание».
Веду его дальше. Выше больница Королевы Елизаветы, вся в огнях. Туда мы не подходим. К воротам сворачивает «скорая помощь».
— Это, Ком, больница. Тут мы почти все родились. Явились в этот мир.
Он опять переводит взгляд на меня.
— Сначала нас вообще нет, — говорю. — Потом мы возникаем у мамы в животе, потом вылезаем оттуда и попадаем в мир.
Воет сирена. Появляется еще одна «скорая помощь».
