— Так выходи замуж, если кто-то есть на примете!
Озирский увидел, что бутылка пуста, и тоже встал. Окинул взглядом богато накрытый стол. А потом увидел, что Арина, смертельно побледнев, упала на диван.
— Пойми, Франсуазы нет всего три дня, — тихо сказал Озирский. — Три! Как я могу прямо на месте решать столь деликатный вопрос. Не прошло ни девять дней, ни сорок! Аринка, подожди немного. Дай мне в себя прийти, а потом…
— Что-то ты больно деликатный стал!
Арина говорила глухо, отвернувшись от Озирского. Широкие, прямые её плечи сжимались под чёрной блузкой с металлическими пряжками. Она оделась так, узнав о постигшем Андрея несчастье, чем поначалу растрогала его до слёз.
— Малолетку соблазнять можно, ребёнка ей делать — ради Бога! Семью разрушать в оперативных интересах — всегда готов. А когда нужно наконец-то сделать шаг навстречу любящим тебя людям, тут — стоп! Я ведь понимаю, что и на Липке ты не хочешь жениться. Правда, она — москвичка, может тебя туда перетащить. Одна моя приятельница в ЗАГСе работает, так насмотрелась. Семнадцатилетние девчонки за древних стариков выходят. Юноши прыщавые женятся на старухах. И всё ради того, чтобы сменить прописку. Здесь, конечно, здравый смысл побоку…
— Аринка, я слишком хорошо помню, что ты для меня сделала…
Озирский хотел подойти к подруге, сесть рядом с ней, обнять и поцеловать. Но встретился с ненавидящим взглядом. Пожав плечами, он устроился в противоположном углу дивана — у торшера.
— И потому ни одного грубого слова ты от меня не услышишь. Странно, я не знал, что ты так любила Зураба Сакварелидзе. Иначе ни за что не попросил бы работать на меня и против него. Ты всегда могла отказаться. Я же не запугивал тебя, не обещал жениться. Ребёнка ты сама хотела — умоляла не предохраняться. Помнишь? УВ тебя память отличная, я знаю.
— Я не люблю, когда меня оставляют с носом! — заплакала Арина, прикрыв лицо мокрым платочком. — Я не агрессивна, не особенно тщеславна. Но не могу пережить, когда меня отталкивают. Как у Высоцкого: «Мы в очереди первыми стояли, а те, кто сзади нас, уже едят!» Вот так всю жизнь выходит у меня. Ты дразнишь, ты издеваешься надо мной, откровенно предпочитаешь более респектабельных. Брак с Франсуазой открыл для тебя огромные возможности, я понимаю. Но понимаю умом, а сердце страдает. Оно плачет, бьётся так, что вот-вот выскочит. Я не сплю ночами, бесконечно реву и думаю — а что дальше? Есть ли свет в конце туннеля? Могу я надеяться на что-то или нет?
— В смысле помощи на Катьку, безусловно, можешь. Но что касается женитьбы, я не готов сейчас ответить. — Озирский достал сигареты.
— Не кури тут, ребёнок рядом! — Арина вскочила, одёрнула длинную юбку. — Знаешь, родной так не пойдёт. Нужно выбирать. Или ты становишься Катьке нормальным отцом, или никогда больше её не увидишь. Вообще никогда! И жируй в своей Москве, пока не лопнешь…
Арина еле дотащилась до стула, рухнула на него. Затряслась, запрокинув голову. У неё отказали ноги. Андрей сразу не осознал смысла её угрозы. Он очень устал.
— Ты сейчас напомнишь, что я когда-то согласилась с цитатой, предложенной тобой: «Любовь без брака гораздо менее унизительна для женщины, чем брак без любви». А для мужиков, получается, наоборот. Для тебя унизительно любить дочку и её мать, быть добрым и нежным…
Арина поджала под стул ноги в бархатных домашних тапочках, откинула волосы со лбы.
— Ты права — на Липке я тоже не женюсь, — неожиданно сказал Андрей. — Это тебя успокоит?
Ему очень хотелось курить. Ещё больше — спать. Но у Арины оставаться было нельзя. За ночь она вырвет у него заветные слова, через которые Андрей потом переступить не сможет. Конечно, можно утешить себя тезисом о лжи во спасение. Да, сейчас Арина успокоится, повеселеет. А что потом? Андрей будет лихорадочно искать выход из пятого угла, куда сам себя загонит.
Конечно, поступить по-джентельменски он был не прочь, но нынешним вечером жизнь не кончалась. Арина же вела себя так, будто пыталась использовать самый важный и последний свой шанс.
Неподалёку отсюда, у Московского проспекта, жила вторая жена его деда — древняя немощная старушонка Муза Ипполитовна Озирская. Андрей вполне мог попроситься на ночь к ней, ибо был в стельку пьян, и боялся не осилить путь до Фонтанки.
— Прописку в Москве я получил бы по-другому, будь у меня такое желание. Я могу квартиру там купить. Что касается Липки, то она имеет двух женихов. За кого-то из них в итоге выйдет замуж. Ей, так же, как и тебе, я даю деньги на ребёнка. И ей я никогда не обещал жениться. Тебе, кстати, тоже. Я не обманывал вас обеих ни в чём. И те домыслы, что вы строили, пусть останутся на вашей совести. Я не люблю, Арина, когда на меня давят. В таких случаях я делаю всё назло. А что касается запрета встречаться с Катькой…
Озирский провёл ладонями по лицу, встал с дивана и подошёл к окну. Там, за трёхстворчатым окном, был холодный апрельский вечер. Но всё-таки чувствовалась, что пришла весна. Перед его мысленным взором как будто пронеслось несколько лет.
— Не знаю, сама ты это придумала, или позаимствовала у Сельи-Пилар де Боньер. Но раз подобный вопрос поставлен, я обязан на него ответить. Я не знаю, одобрит ли твой поступок Катерина, когда вырастет. Но она ещё мала, и за неё решаешь ты. Если я тебе так противен, что видеть меня невозможно, я исчезаю. Но деньги на дочку всё равно буду присылать. По почте ли, с нарочным — как получится. Я ухожу не для того, чтобы снять с себя ответственность за Катьку. Делаю это, только лишь повинуясь твоей воле. И в то же время не желаю тебя обманывать, обещая скорую свадьбу. Как только ты перебесишься, придёшь к выводу, что худой мир лучше доброй ссоры, или Катька заскучает — звони. Я приду тотчас же, и ни разу не припомню этот разговор. Может быть, тогда я успокоюсь. Мне не будут мерещиться мозги жены — в крови, на расколотом льду…
Андрей поморщился и махнул рукой, давай понять, что беседа на сегодня окончена. А, может, и навсегда. Это зависит уже не от него, а он Арины.
— У меня есть ещё Женька с Лёлькой. У тебя — только Катерина. Кроме того, на мне Клавдия с внуком висят. То же самое я сказал и тёще, когда она потребовала отказаться от Жюля и Мари. По счастью, я завёл много детей. Имею возможность быть великодушным. На, возьми, чуть не забыл за разговорами…
Андрей достал из внутреннего кармана куртки длинный конверт, положил на журнальный столик. Но Арина даже не взглянула в ту сторону.
— На спящую-то Катьку дашь взглянуть в последний раз?
— Нет! Нет! — Из-за спазмов, стиснувших горло, у Арины пропал голос. Она еле сипела и давилась. — Убирайся вон! Навсегда! Никогда я тебе не позволю приблизиться к дочери. И всё сделаю для того, чтобы Катька поскорее забыла своего подлеца-папашу. Она забудет — я тебе обещаю. Это легко устроить. Ты ведь не жил с нами. Совсем не жил. Спросит раз, спросит два, и плюнет. В её возрасте слишком много желания познавать новое, а не зацикливаться на старом, на прошлом. Четырёхлетняя девочка — не старуха, для которой дороже воспоминаний ничего нет. Так что уезжай спокойно…
