— Поглядим, кто из вас первой замуж выйдет! — низким, не своим голосом сказала колдовка. Она опустила на пол свою курицу. Та подбежала к колечкам и тут же клюнула Гетину «недельку».
Мать ахнула и захлопала в ладоши. Андрей тяжело вздохнул за моей спиной. Гета стала красной, как свёкла.
— Ой, Генриетточка, поздравляю! — заулыбалась мать, будто уже пришла на свадьбу. — Анфиса Климовна, значит, мне надеяться не на что? Или гадание действительно только на этот год?
— До других Святок, а там видно будет. Значит, девчонка выскочит раньше тебя, — подтвердила Курганиха. — Скоро уже. Есть на примете парень? Аль нет?
— Теперь нет, — грустно сказала Гета. — Все разбежались после того, как папу ранили. Я же была генеральская дочь.
Теперь Гета была уже не красная, а белая — от злости. Брови были прочерчены над её глазами, как углём.
— Татьяна Васильевна, она ваше кольцо тоже клюнула! Так что не расстраивайтесь…
— Значит, и ты счастье своё найдёшь, — сказала матери Курганиха.
Мне это совсем не понравилось. Я сидел на половике по-турецки и думал, за кого же мать выйдет. Вдруг козёл какой-нибудь попадётся? Но она без совета со мной никого в дом не пустит — обещала. Я люблю мать, конечно, но и свою жизнь губить не собираюсь. Найду способ избавиться от нового отчима. Я чуть не заревел — так стало жалко Олега — прямо сил нет. Мы с ним дружили, несмотря на все сложности. А мать — женщина мягкая, слабая, каждому на слово верит. Но я-то не таковский…
Бабка вернулась, сняла с головы платок, положила на плечи. Он здоровенный, как одеяло. Голова у неё совсем седая.
— Вы сейчас своих куриц пускайте на пол, — говорила она матери и Гете. — И следите за ними. Клюнет курочка хлеб — жених будет с достатком. Если клюнет воду, то пьяница. Выберет уголёк — идти за бедняка. Золотое колечко отметит — быть мужу богатому. Серебряное — середняк. Медное — лодырь и бабник…
Гета вся дрожала. На ней лица не было. А я подумал, что курица или хлеб должна клевать, или воду. Зачем ей колечки? Но лихо пролетел, потому что курица Геты пихнула клювом золотое кольцо. Оно покатилось по полу. Курица догнала его, и ещё раз клюнула.
Мать кинулась Гете на шею:
— Ты смотри, как здорово! Самый лучший вариант получается. Скоро за богатого выйдешь! Интересно, а мне что курочка нагадает?
— Да нужна я богатому! — Гета махнула рукой. — Если бы раньше… Случайно это всё, невероятно.
— Плюнь мне в глаза, если вру! — обиделась бабка. — Только через год. А если помру, плюнешь на могилу. Не все такие люди поганые, чтобы за отцовские погоны цепляться. Раз он сам богатый, к чему ему генерал?…
Я внимательно следил за тем, куда побежит курица матери. Мне ведь не всё равно, пьяница будет отчим или хотя бы середняк. Мать только куру выпустила, и она сразу же стала клевать хлеб. Ни на что больше и не посмотрела своими янтарными глазами.
— Будет у тебя, Татьяна, муж с достатком! — провозгласила Курганиха. — И успокойся на этом. Езжайте с Богом! Устала я, — призналась бабка.
— Пошли! — скомандовал Андрей. Вид у него был очень кислый.
Наверное, он Гетку приревновал к богачу. Но ведь Андрей женат на Франсуазе де Боньер. Она и знатная, и богатая. Какого рожна ему ещё надо?
Всю дорогу, пока ехали в джипе до Москвы, наши женщины шептались и хихикали. А мы с Андреем были в печали. Шеф явно Гету любит, но выйдет она за другого. А мне отчим и с достатком не нужен. Сам не бедный. Ох, зачем только Олег ушёл? Заранее того мужика ненавижу, и мать ему не отдам…
— Русик! — Гета, вместе с охранниками, подошла ко мне. — Заснул уже? Ребята просят танк ключиком завести. Можешь?
— Могу.
Я вынул игрушку, стал с ней возиться. Охранники за мной внимательно смотрели. Нет, всё-таки профи они. Нутром чуют, кто я такой, но доказать ничего не могут. Почему-то им кажется, что я игрушку могу взорвать. Танк проехал по диванчику, на котором я сидел, и остановился. В конце концов, меня решили пропустить.
— Там, у палаты, ещё один пост, — сказала мне Гета. — Но, раз прорвались на этаж, не отступим, верно? Сейчас я принесу халаты. Подожди здесь.
Когда вернулся к дивану, на него уже уселась бабуля. Из-под халата у неё торчало трико. Одежду она поддерживала обеими руками. Наверное, какая-то старая большевичка, или героиня войны. Генриетта рассказывала, что в этом госпитале и такие лечатся. Бабуля шуршала газетой, в которой оказался кусок хлеба с солью.
Она жевала, чавкала, косясь на меня — не отниму ли хлеб. Она была похожа на Ольгу Фёдоровну Власову, нашу соседку на Ленинградке. Та была вылитая Баба-Яга. Ей уже девяносто лет исполнилось. Всё время торчала на лестнице или во дворе, как будто у неё дома никаких дел не было. Если кто дверь в квартиру откроет, обязательно туда заглядывала. И на всех ребят родителям жаловалась, что они её не уважают. Олег бабку прямо ненавидел — даже на порог не пускал. Мать тоже только отмахивалась. В этом смысле мне очень повезло. Других из-за неё ругали и даже били.
— Спина болит, — сказала мне старуха, когда съела весь хлеб. — В баньку бы сейчас. Знаешь, как хорошо в баньке? Поясницу пропарить надо бы, а где ж тут? Выпишут, сказали, только двадцатого. Сразу в баню поеду.
А потом она про меня забыла. Начала пальцем подбирать с дивана крошки. Я взял под мышку коробку с танком и пошёл искать Гету. Но она примчалась сама — уже в белом халата и бахилах. Мне принесла то же самое.
— Русик, быстренько раздевайся. Бахилы натягивай поверх сапожек. Скоро, наверное, Андрей приедет. Пойдём.
У меня в животе ёкнуло. Я ещё ни разу не видел Ронина. А Озирский рассказывал такие ужасы, что прямо мороз по коже. Если честно, то я не могу представить, чтобы человек был без сознания и в то же время сидел на кровати, ел с ложки, смотрел телевизор. Я-то думал, что в таком случае люди неподвижно лежат, и всё. И глаза у них закрыты. А вокруг — приборы и капельницы. Я в Педиатрическом институте, в Питере, так лежал, но в коме не был.
Генриетта взяла меня за руку, повела по ковровой дорожке. Мы вошли в комнатку с одним окошком. Там, на диване, сидели два омоновца в камуфляже и в чёрных беретах. Поверх формы — халаты. Вооружённые, но достаточно мирные. По крайней мере, долго нас не мурыжили. Кстати, танк у меня забрали и унесли в палату.
Я зашёл очень робко. В кабинете директора школы так не дрожал. Палата — как обычная комната. Над кроватью — бра. Пол под паласом. Большое окно с жёлтыми шторами. Вещей немного, но все нужные. «Видеодвойка», музыкальный центр, куча разных кассет. Ещё — шкафчик для белья, книги, газеты.
Маргарита Петровна радостно мне улыбнулась и спросила у Геты:
— Всё-таки прошли? Я думала, что не получится. Хоть начальник и обещал, но потом передумал. Ты только ушла, а тут сестричка заглянула…
— Я умоляла, как могла, — ответила Гета и поправила букет тюльпанов в вазе на тумбочке.
