– Не кипешуй! – предупредил.
– В полицию позвоню, – все еще хмурясь от боли, предупредил менеджер.
– Давай! Они там узнают о вашем втором незаконном терминале для пластиковых карт, деньги с которого падают не в банк, который вас обслуживает, а в собственный банк. Уклонение от уплаты налогов! Учредители будут рады. А уж как вы, молодой человек, преуспеете в жизни, угробив чужой бизнес из-за стакана кипятка!
– У нас дресс-код…
– Вот заладили! Вы меня за занавесочку пристройте. И делов-то!..
Бодибилдер усадил меня на место, где обедает персонал, лично принес стакан чая, а за ним спешила официантка, несущая тот самый персональский обед на подносе. Бледные сосиски с гречкой и тарелку борща с куриной ножкой.
– Не «Мишлен»! – прокомментировал я. – А теперь, будьте так любезны, оставьте меня в одиночестве.
– Я рядом, я наблюдаю, – предупредил менеджер, то и дело посматривающий на кулак, который распух и стал вдвое больше прежнего.
Будучи от торопливого бега до истощения духа голодным, я в три ложки проглотил борщ и куриную ножку, обсосав косточку до блеска. Сосиски оказались из сои, а гречка вместо ядрицы – продел! Тем не менее желудок кое-как был заполнен, первый глоток горячего чая стек по кишкам и согрел тело.
Конечно, даже во время еды я наблюдал за Верушкой и наглым молодым человеком с лицом Иратова. Но как эта молодая женщина изменилась в своей мимике! Точно тинейджер гримасничала. Верушка, чьей красоте я поклонялся многие годы, стреляла глазами, выпячивала грудь, почти полностью вылезшую из выреза белого джемпера. Молодой человек иногда дотрагивался до ее лица, гладя щеку. В его глазах, черных и бездонных, жило полное равнодушие. Холод космический, если можно так выразиться, исходил из его нутра. И пальцы равнодушные, восковые. Один из них он сунул в рот Верушке, а она фалангу его прикусывала и вся, от пяток до макушки, источала феромоны. Будь я заинтересованным в эротическом плане, вряд ли бы выдержал напор любовных молекул и ретировался бы немедленно. Но меня все эти физиологические радости совсем не затрагивали, а потому я напряг слух, пытаясь услышать, в чем состоит беседа.
– Эжен, – произнесла с фривольной интонацией она, отчего меня перекосило. – Мне уже совсем не страшны перемены, которые во мне происходят!
– Отлично, – ответил молодой человек, как я сейчас понял, с именем Эжен. Какое-то блядское имя! – Я говорил, что напрасные терзания и мучения пройдут. Иратов не вся твоя жизнь!
– Да, – согласилась она покорно. – Теперь ты моя жизнь!
О-о, великий падишах! Я не могу больше слушать слюнявые признания этой потрясающей женщины человеку, который просто ее использует! И здесь она прошептала омерзительное для всей моей натуры:
– Я хочу тебя!..
– Мы в ресторане, – грубоватым тоном ответил молодой человек с именем, подходившим только стриптизеру.
– Все равно, – продолжала она. – Здесь пусто, а женские комнаты еще и обустроены, как будуары.
Пожав плечами, согласился:
– Пошли.
Я был раздавлен, словно мышь слоном. Совокупляться в общественном месте! Ну это даже для сопливых подростков, нанюхавшихся черт-те чего, чересчур! И она сама разверзла перед ним такую бездонную глубину падения… Ах, верно, она не понимает происходящего, вероятно, находится под воздействием неких чар, исходящих от дурного начала, и не отвечает за свои поступки! Не твои ли это проделки, соплеменник мой?..
Пара вышла из-за стола, и Верушка, взяв Эжена за руку, потянула его за собой в сторону дамской комнаты. Я не мог позволить этому состояться, а потому по глупости обратился к менеджеру-бодибилдеру, указав, что мужчина и женщина отправились поиметь друг друга в туалетные комнаты.
– А тебе какое дело? – не внял официант.
– У вас будут проблемы, – я выходил из себя. – Санэпидстанция наложит на вас штрафы! Угроза всему добропорядочному бизнесу!
– Ты, что ли, вызовешь?
– Не хотите останавливать это безобразие – я сам пресеку его без сожалений.
– Кто тебе позволит? – Официант встал передо мной славянским шкафом. Пришлось подняться ему навстречу и ударить ступней между ног. Никакой реакции не последовало, и я, поняв, что и этот крутыш уже не того, ухватил его за бычью шею и пережал сонную артерию. Теперь у меня есть минут двадцать. Я выбежал из-за занавески и огромными кенгуриными прыжками помчался к помещениям для большой и малой нужды.
Ворвавшись, я услыхал омерзительные звуки торопливо совокупляющихся особей, а потом увидел их у мозаичного окна. Она была усажена на подоконник, с раздвинутыми до бескрайности ногами, а он вонзался в нее этаким напористым жуком египетским. Скарабей! Она пошло стонала, забыв весь мир, а он косился на обложку глянцевого журнала «Яхты». И еще раз я уверился, что здесь без колдовства не обошлось, что не бывают просто падения, есть толкающие в геенну огненную. Этот Эжен, воплощение бесстрастного оружия, уничтожающего женщину в самом высоком смысле этого понятия, этот долгоносик и есть часть черного плана моего врага.
Она вдруг увидела постороннего человека, наблюдающего за их любовными судорогами, хотела было остановить набирающий ход поезд, но тормоза давно сгорели, и она лишь кричала неистово, похабно для уха моего, призывно глядя мне в глаза. Поезд, сорвавшийся с тормозов, прежде чем погибнуть, стать искореженным металлом, смешанным с плотью, неистово гудит, словно прощаясь. Она пропела последнюю ноту…
Пришел момент, когда гадкий молодой человек остановил движения своих чресл, оглянулся на меня, внимательно посмотрел и, ухмыльнувшись, подмигнул:
– Что, дядя, интересно? – Верушка продолжала смотреть на меня, но глаза ее были наполнены безумием, тело впитало враждебное семя, рот, онемев, оставался открытым, а щеки горели адским румянцем. – Так что, дядя?
– Верочка! – Я произнес ее имя спокойно и с жалостью. – Покиньте это место немедленно!
– Ты его знаешь? – удивился Эжен.
– Нет, – хриплым голосом ответила она и только сейчас стала прикрывать выпростанную из выреза джемпера грудь рукой, а ноги сдвинула накрепко, будто я претендовал на истерзанный приз между ними.
– Дядь, ты кто? – вновь спросил он.
– Вера, тотчас покиньте помещение! Как вам пред мужем не будет стыдно?! В сортире, на подоконнике, с самозванцем блудить?!
– Вы знаете Арсения Андреевича? – пьяно удивилась.
– Уж многие годы как!
Она было испугалась, но потом, вспомнив все обстоятельства прошедших дней, инвалидность мужа, как после он пал низко, с болезненной страстью взирая на ее близость с Эженом, и не убил его, вора, тотчас, на невозможность иметь с ним детей никогда, – все это стерло испуг, выталкивая на его место сильнейшее образующее чувство – любовь. Я понял, что она поистине любила этого урода, волшебством ли, заклинаниями и проклятиями переделанная.
