Я встретил его еще один раз. Пытаясь спасти падшую Верушку, я как-то дождался молодого человека возле подъезда иратовского дома, он узнал меня, даже остановился и старательно рассмотрел с головы до пят. Затем неожиданно резко дернулся и попытался схватить меня за пах. Наткнувшись на пустоту, он снисходительно поинтересовался:
– И что тебе надо?
– Оставь ее.
– Для тебя? – Эжен расхохотался. – У тебя же в штанах пусто! Что ты станешь с ней делать?
– У меня всегда в штанах было пусто, с рождения, и она совсем не нужна мне в том смысле, в котором нужна тебе.
– Ну конечно, ты ангел, что ли, бесполый?! – Он отпустил мои штаны. – И для чего же она тебе понадобилась?
– Она – Верушшшка! – произнес я с мягко утрированным «ш». – Она тот плод, которым незаконно насладились, и за это все так и происходит в мире! Отпусти ее!
– Я бы, конечно, мог надрать тебе задницу, ангел, но не стану этого делать. Я сам ангел, но с яйцами. Скажу просто: скоро ты сможешь забрать свою, как у тебя там?.. Верушшшка?
– Именно, – я поглядел на него и ударил кулаком в лицо. Он не представлял, как силен будет удар, а потому не особо уклонялся. Он просчитался, и теперь его нос был вбит между треснувшими костями лица. Эжен схватился за физиономию, посмотрел на меня – теперь с ужасом – и побежал обратно в подъезд, обильно капая кровью на летнюю траву.
К ней припустил… Глубоко вздохнув, сожалея о своей утраченной иллюзии, я подумал, что и сам плод своей волею может соблазнить отведать его, даже будь он запретным. Так и в этом случае произошло…
Вернувшись в квартиру актрисы Извековой, я завалился спать и даже будильник не завел. Закрыв глаза, я подумал о майоре Беличе и полковнике Жамине. После упразднения армии с хорошей офицерской пенсией они поселились в маленьком дачном поселке «Иволги», выстроив свои домики по соседству. Они ежедневно играли в шахматы и пили водку. Джульетта Гургеновна жила здесь же и изредка навещала отставных офицеров, угощая их долмой… Экс-шахматист Эстин вдруг осознал, что у него достаточно средств, чтобы дожить безбедно до конца дней своих, он по-прежнему был женат на Белле Пушкиной, которая наслаждалась мужниным достатком – плевать на недостатки! – и посещала маленький приход новой экуменистической церкви. Сын Иратова от его первой любви, учительницы Светы, состоял в том же большинстве, что и все мужчины планеты. Археолог Грязев, престарелый и облезший, пытался напроситься жить к Свете, хвастаясь тем, что у него все сохранилось, ну, не все, а внешний декор имеется, шутил мерзопакостно – «зато, мол, висит красиво». Жалкий старик был безжалостно изгнан и послан доживать свой век в жопу.
Юная Алиска из деревни Костино Владимирской области почти каждый день стояла в белом платье с васильковым букетиком на пыльной деревенской дороге и вглядывалась в нее через цветущие поля и соседние деревни, с девичьим волнением ожидая своего незабываемого принца. Но только горячий ветер дул ей навстречу, облепляя Алискины коленки ненужным платьем невесты…
Мне позвонили…
Я рванулся к телефону, и, если бы у меня было человеческое сердце, оно могло бы не выдержать столь напряженной эмоции. Сотни лет ожиданий и безнадежных страданий. Раздавленное страхом полного низвержения, оно могло бы встать, как часовой механизм, или взорваться ядерной бомбой.
Конечно, никто в приложенную к уху трубку ничего не сказал, но необходимая информация, вклад тишины в мое расширенное сознание, оказалась всеобъемлющей и открыла для меня все смыслы.
– Спасибо, спасибо! – шептал я, мчась на Белорусский вокзал. – Спасибо…
В кассе номер 4 я встал в очередь, чтобы купить билет в Прагу.
– Адимус! – Я почувствовал тяжелую руку на плече и, обернувшись, узнал старика Антипатроса с вечно всклокоченной бородой. – Видать, тебе все же позвонили!
– Да, – признался я, весь наполненный любовью к собрату, столь долгое время, куда больше моего, прожившего в изгнании. – Да, мне позвонили, впрочем, как я понимаю, и тебе!..
– И теперь ты знаешь, что делать?
– План у меня голове.
– Прекрасно! Берем билеты с открытой датой.
– Да-да, – подтвердил я.
Мы уже почти добрались до окошка кассы, как сзади на нас навалился – кто бы вы думали? – мой бывший сосед Иванов, вот не ждали, не гадали.
– А ты как здесь? – удивился я.
– Я?.. – сосед нервничал и выдыхал перегар. – Я это… Я в Прагу…
– Зачем? – вопросил я. – Пиво пить, купец доморощенный?
– Мне позвонили, – раскрылся сосед. – Позвонили…
– Добро пожаловать, ангел Иванов! – приветствовал Антипатрос. – Вправились мозги?
– Ага…
Я был потрясен и с трудом вымолвил:
– Так ты брат мне?
– Как бы… – застеснялся Иванов.
– Брат, брат, – подтвердил Антипатрос, протягивая деньги в кассу. – Три плацкарта до Праги! Но не сторож!
– Берите целое купе! – по-гусарски потребовал Иванов. – Мягкое! – и, скривив рот в улыбке, пояснил: – К чему мне деньги теперь!
А потом мы полдня просидели в пустой блинной, по-человечески пили водку и разговаривали.
– Тебя за что? – поинтересовался я у Антипатроса.
– За что сослали?
– Именно.
– Дрался с Иаковом, внуком Авраама… А тебя?
– Подзуживал и провоцировал руководителя насчет Иова. Говорил, что он только в богатстве и счастье может так истово верить и соблюдать…
– Ясно… – Антипатрос раздвинул бороду, чтобы вылить в рот водку. – Настрадался?
– Уж не без этого… Отбыл срок от звонка до звонка…
Зажевав водку блинами, мы со стариком обернулись к бывшему соседу Иванову с немым вопросом.
Он выпил штрафную, хрюкнул по привычке и признался, что был седьмым облаком славы
[2]
, но манкировал своими обязанностями стирать вещи многочисленному народу, блуждающему в песках.
– А еще я частенько отлучался в самоволку, чтобы пользовать земных дев.
– Так у тебя есть хуй? – почти в унисон уточнили мы.
– Есть, – потупил очи ангел Иванов. – Я не из вашей породы… Братской… Христианской…
Выпили и за это.
– А что с Иратовым делать? – поинтересовался я.
– А ничего… Он ни при чем… Случайный выбор… Но не забывайте, он дед Иосифа! Пусть и случайный! Вспомните город Цоар, который не уничтожили вместе с Содомом и Гоморрой из-за того, что в нем скрылся Лот, племянник праведника Авраама!
Согласились, хотя я не мог в глубине души простить Иратову Верушку, но в данный момент все казалось мелким и ничего не значащим.
