— Анита, ты велела не посылать никого, кто тебе слишком дорог, и посылать только тех, кто умеет драться. Эти условия отсекают большую часть твоих постоянных. Либо они слишком много для тебя значат, либо их умение драться фартинга не стоит. — На миг послышалась тень акцента, давнего-давнего. — Сумей смирить ardeur, и тебе не придется трогать нас.
— Да не в этом дело, черт побери! Просто я пытаюсь сокращать список, а не расширять!
— Да понимаю я и это. Но ты не только не поддаешься моему очарованию, но и активно сопротивляешься мысли о сексе со мной, что ранит сердце старого вампира.
— Нечестивец, черт бы тебя побрал, заткнулся бы ты насчет раненых чувств?
— Постараюсь изо всех сил.
— Нечестивец…
— Я подожду у машины, возле дома, чтобы не компрометировать ваше расследование.
Он повесил трубку.
— Я не знал, что Нечестивец у тебя в меню, — сказал Эдуард.
— Его там нет.
Эдуард посмотрел на меня, приподняв светлую бровь.
— Не начинай хоть ты.
Я свернулась в уголке сиденья, скрестила руки на груди и позволила себе надуться. Да, это было ребячество, но каждый раз, как мне казалось, будто я обрела контроль над своими силами, мне приходилось разочароваться. Ну не хочу я, честно, расширять список мужчин, с которыми сплю. Почему это я не хочу спать с такими красавцами, которые еще, как правило, великолепны в постели? Потому что, хотя я и выяснила, что сексом с таким количеством мужчин я могу заниматься, «встречаться» с ними я уже не могу. Не могу быть с ними эмоциональным бревном. Я пыталась, безуспешно, но, кажется, я не могу вот просто трахаться и жрать. Жан-Клод был прав, мне нужно либо снизить свою потребность, либо перестать подключать к сексу эмоции. Только я понятия не имела, как это можно сделать. Зачем вообще секс, если он ничего не значит эмоционально? Ну, да, потому что ты — суккуб. Ты умрешь, но при этом высосешь жизнь тех, кого любишь, и они умрут первыми. Что ж, причина достаточная. Наверное, прав Нечестивец; я все еще пытаюсь не видеть, что такова моя реальность.
— Значит, возле дома свидетеля нас встретит вампир? — спросил Бернардо.
— Да. Он подождет у машины, пока мы выйдем.
— А его машина тоже там будет?
— Он туда прилетит.
— На чем… а, прилетит! — Бернардо даже показал руками, как.
— Да, только они руками не машут. Это скорее левитация, чем полет.
— Как Супермен, — пояснил Олаф.
Я глянула на него в полумраке салона:
— Да, наверное. Как Супермен.
— А ты настолько сейчас в шатком состоянии, что тебе нужно, чтобы нас там встретили? — спросил Эдуард.
— Нет, но он прав: уже четырнадцать часов прошло. Скажем так: я люблю тебя как брата, и мне не хотелось бы объяснять Донне и детям насчет табу на инцест.
— Значит, если ты потеряешь контроль…
— Может быть плохо, — договорила я и заставила себя сесть прямее. Не хрен дуться в углу, не маленькая.
— Ты хочешь сказать, что у тебя ardeur может выйти из-под контроля? — спросил Бернардо.
— Да, — ответила я, позволив себе вложить в это слово первую струйку злости.
— И насколько выйти? — спросил Олаф.
— Будем надеяться, что никто из вас этого не узнает.
— Мы возле дома, — сообщил Эдуард.
— Надеваем коповские морды, — бодро заявила я, — и притворяемся, что среди нас нет живых вампиров, питающихся сексом.
— Анита, не надо, чтобы тебе другие копы внушали мысль, будто это плохо.
— Но это действительно плохо, Эдуард.
— Все, что случилось с тобой, произошло потому, что ты пыталась кого-то спасти. Эти вампирские силы — как огнестрельные ранения. Ты на работе получала и то, и другое.
Я всмотрелась ему в лицо:
— Ты и вправду в это веришь?
— Я никогда не говорю, чего не думаю, Анита.
— Ты умеешь врать без запинки, Эдуард.
Он улыбнулся:
— Тебе я не вру.
— Ага, — серьезно согласилась я.
Он улыбнулся уже во весь рост:
— О’кей, почти никогда. — Лицо его стало серьезным. — Сейчас я говорю правду.
— Верю, — кивнула я.
— Я себя чувствую последним вуайеристом, — сказал Бернардо.
Мы оба посмотрели на него, нахмурившись, он поднял руки:
— Ребята, извините, что испортил душевный момент, но честно: хотите говорить по душам — дайте нам сперва выйти из машины Я насчет вуайериста не шутил.
— Выйди, — сказал Эдуард.
Бернардо открыл дверцу и вышел, ни о чем больше не спрашивая. Лицо Олафа отчетливо выступило во внезапном верхнем свете, он смотрел на нас, будто впервые видел.
— В чем дело? — спросила я.
Он покачал головой и тоже вышел, мы остались в машине одни. Эдуард потрепал меня по ноге:
— Анита, я говорил серьезно. Это как ранение или как болезнь, которую заработал на службе. И не позволяй никому действовать тебе на нервы по этому поводу.
— Эдуард, я никогда интимно не прикасалась к Нечестивцу, а вот сейчас он мчится сюда через ночь, чтобы предложить себя для секса, если не больше.
Он посмотрел на меня, сдвинув брови.
— Больше чем секс — ты что имеешь в виду?
— Такое впечатление, что, когда я питаюсь от мужчины из противоестественных видов, они подпадают под мою силу, или что-то вроде этого. Вот почему его брат, Истина, не хочет со мной спать. Боится, что попадет под мою власть.
— И так оно и будет?
— Если да, то не нарочно.
— Насколько ты можешь контролировать этот процесс?
— Недостаточно, — ответила я.
Мы посмотрели друг на друга. Верхний свет постепенно потух.
— Мне очень жаль, Анита.
— Мне тоже. Знаешь, Эдуард, если я не могу ездить без необходимости питаться, то я не могу ездить.
— Мы над этим поработаем.
— Это мне мешает делать то, что требует работа маршала.
— Мы над этим поработаем.
— А что, если не сможем?
— Сможем, — ответил он очень твердо. Я знала этот тон: здесь мне споры не помогут. При таком тоне он ожидал, что ты выслушаешь и сделаешь, что тебе сказали.
Я выслушаю и послушаюсь, но даже великий Эдуард не все может решить. Я бы хотела думать, что он сможет мне помочь работать маршалом, когда мне надо питать ardeur, но есть вещи, которые не починить.
— Пошли допрашивать ведьму.
