— Хватит, — закончил Эдуард. — Наш эскорт готов двигаться, так что все в машину.
В его голосе звучало резкое недовольство, что бывало редко. В смысле, он редко выражал голосом столь сильные эмоции.
— Я на переднем, — сказал Бернардо.
— На переднем Анита, — ответил ему Эдуард и обошел машину чтобы сесть на место водителя.
— Она тебе больше нравится, чем я, — сказал Бернардо.
— Ага, — согласился Эдуард и сел за руль.
Я уселась на пассажирское сиденье, Олаф сдвинулся поперек и устроился от меня сзади по диагонали. Я бы усадила туда Бернардо, но трудно было бы решить, что лучше: чтобы я видела, как Олаф на меня пялится, или же знать, что он на меня пялится, и его не видеть.
Патрульная машина впереди нас включила мигалку и сирену. Очевидно, больше времени мы терять не будем. Я посмотрела на солнце в сверкающем небе — таком светлом, что вылиняло почти до белого, как много раз стираные джинсы. До полной темноты оставалось часов пять.
И еще одна машина ехала за нами с мигалкой и сиреной. Явно не мне одной показалась неудачной мысль задерживать всех охотников на вампиров.
Глава двенадцатая
Местом преступления оказался просторный склад, полупустой и гулкий. Или был бы гулкий, если бы не множество копов всех родов и видов, персонал «Скорой» и судмедэксперты, от которых было не протолкнуться. Не так плотно, конечно, как было несколько часов назад, но все равно чертовски много для места, где преступление случилось в позапрошлую ночь. Впрочем, здесь были убиты их товарищи, и все рвались поучаствовать, помочь, а главное — почувствовать, что помогают. Никто не любит чувствовать себя бесполезным, а коп — вдвойне. Ничто так не выводит полицию из себя, как невозможность что-то исправить — такое вот у ребят отношение. У ребят — не в сексистском смысле; я это про всех копов. Все будут ошиваться в поисках зацепок или пытаться как-то найти в этом всем смысл.
Зацепки могут быть, но смысла не будет. Витторио — серийный убийца, у которого достаточно вампирских сил, чтобы заставить вампиров послабее себе помогать. Серийный убийца, который может заражать своей патологией других — не убеждением, а метафизической энергией. Всякий, кого он обратил в вампира, может быть принужден разделить его хобби и участвовать в его извращениях.
Я смотрела на контуры, обведенные на полу там, где лежали тела. Шоу сказал, что потеряли троих, но это было всего лишь слово и цифра. А когда стоишь и смотришь на следы маркера, где лежали убитые, где пролилась кровь, тогда до тебя доходит смысл слова «потери».
Много было и других контуров, отмечавших, где лежали предметы. Интересно, какие именно. Оружие, стреляные гильзы, одежда — все и вся было обведено мелом, зафотографировано, записано на видео.
Пол выглядел как минное поле — столько было на нем пометок, что почти невозможно было пройти между ними. Что же здесь, черт возьми, произошло?
— Перестрелка, — тихо сказал Эдуард.
Я посмотрела на него:
— Что?
— Перестрелка. Стреляные гильзы, разряженные и брошенные стволы. Неслабый бой.
— Если вот эти отметки маркером — стреляные гильзы, то почему нет мертвых вампиров? Невозможно выпустить столько металла в таком пространстве и ни в кого не попасть. Особенно с тем тренингом, который эти парни прошли.
— И даже охотник на вампиров у них в прошлом военный был, — вставил Бернардо.
— Откуда ты знаешь? — удивилась я.
Он улыбнулся:
— Помощница шерифа Лоренцо любит поговорить.
Я посмотрела на него одобрительно:
— Так ты не просто с ней заигрывал, ты еще информацию добывал. А я только что подумала, где ты ее берешь.
— Это был многозадачный режим, — ответил ин. — Я добыл информацию, а девушка симпатичная.
Олаф двинулся через все эти мелкие отметки и знаки, которые оставили криминалисты. Двигался он грациозно, почти элегантно, казался даже несколько нереальным. У меня не получилось бы так пройти, ничего не сдвинув, но Олаф будто плыл. Я почти все свое время провожу с вампирами и оборотнями, которые отлично могут проиллюстрировать термин «грациозно», но все равно движение Олафа впечатляло — и тревожило.
Я бы предпочла увидеть настоящие вещественные доказательства и настоящие тела, но понимала, что их нельзя было оставлять на жаре. Понимала также, что нельзя оставить валяться оружие, а патроны и гильзы надлежит собрать как вещественные доказательства на случай суда.
— Всегда так собирают вещественные, будто обязательно будет суд, — сказал Эдуард, будто прочтя мои мысли.
— Ага, — согласилась я. — Но для вампиров суда нет.
— Для них есть мы, — сказал он.
Эдуард разглядывал место преступления, будто мог увидеть, что отсюда унесли. Я пока не могла. Фотографии и видеозаписи мне дадут больше, чем это пустое место. Тогда я его смогу увидеть, а здесь просто были убраны предметы и запах смерти усилился в жарком воздухе Вегаса.
Тела унесли, но кровь еще не смыли, и другие жидкости тоже, так что никуда он не делся.
Я старалась изо всех сил его не замечать, но когда его уже отметишь для себя, игнорировать становится трудно. Один из минусов такого количества штаммов ликантропии в крови в том, что обоняние у меня иногда переходит в форсированный режим. На месте убийства это удовольствия не доставляет.
Язык густо обволокло запахом высохшей крови, гниющей крови. Учуяв запах, я не могла уже ее не видеть. Она и раньше была здесь, но теперь будто фильтр сорвали с глаз, и я увидела, что пол на складе просто потемнел от крови. Всюду лужи. Сколько бы крови ты ни видел по телевизору или в кино, это все равно не то. Так много крови в человеческом теле, и так много было ее на полу, что казалось, будто черное озеро замерзло здесь на бетоне.
Нам дали что-то типа бахил, и я теперь поняла, что это не просто ради очевидной причины. Без них мы бы потом по всему Вегасу оставили кровавые следы.
— Вампиры не пили крови, — сказал Бернардо.
— Не пили, — подтвердила я. — Просто обескровили людей.
— Может быть, часть крови — вампирская, — предположил Эдуард. — А своих мертвых они унесли с собой.
— В Сент-Луисе он бросил своих как приманку, как ловушку. Бросил их жить или подыхать, и плевать ему было, выживут они или нет. Вряд ли он из тех, кто будет уносить мертвых, раз не заботится о живых.
— А если эти мертвые могли что-то выдать? — спросил Эдуард.
— В смысле?
— Если он не унес мертвых, потому что это достойно, он мог их унести, потому что это разумно.
Я подумала, потом пожала плечами:
— Что могли нам рассказать мертвые вампиры такого, чего мы еще не знаем?
