– Тебе ничего не говорит фамилия «Гиммлер»?
Я инстинктивно отодвинулась от хозяйки кольца и напряглась. Я не поняла имя, произнесенное на немецкий лад, но фамилию знала. Генрих Гиммлер, олицетворение человеческого зла, один из лидеров нацистов, ответственный за гибель более одиннадцати миллионов человек. Монстр и приспешник Гитлера.
– Я могу стереть камень в пыль и расплавить золото, из которого сделано кольцо, – заявила Гудрун, самодовольно разглядывая опал. Ее губы скривились, и она добавила: – Банальная безделушка, но весьма красивая, не так ли?
– Это подарок от чудовища!
– И данный факт делает кольцо соучастником преступления? Разве оно виновно?
– Не виновно, но запятнано.
Гудрун гордо вскинула голову. Сняла кольцо и выставила руку перед собой. Камень рассыпался в прах, и легкий ветерок сразу унес его. Я кашлянула: микроскопические частицы пыли случайно попали в мои легкие.
– Спасибо тебе, – поблагодарила я Гудрун и сама себе удивилась. Но мне все-таки стало спокойнее, когда камень исчез.
– Тогда принять кольцо от Гиммлера было полезно с политической точки зрения. Ну а сейчас мне выгодно его уничтожить, – задумчиво вымолвила Гудрун и поджала губы.
– У тебя в распоряжении много энергии, но ты чересчур озабочена происхождением добра и зла, – продолжила она и выгнула бровь. – Ты ведь до сих пор в Бога веришь, да?
– Конечно! – выпалила я, ошеломленная неожиданным поворотом разговора.
– Конечно, – повторила Гудрун. – И как ты себе представляешь этого Бога? В качестве Великого Судьи? Вершителя судеб? Отца?
– Если честно, я не уверена, что к Нему применимо местоимение «Он».
– Что ж, откровенно, – протянула она, прежде чем я успела развить мысль. – Но ты считаешь это Высшее Существо Тем, Кто создает правила. Последней инстанцией в том, что хорошо, а что плохо.
Она опустила руку поверх моей.
– А если Бога нет? Кто же тогда принимает окончательные решения?
Она проводила взглядом ватагу смеющихся детишек, пробежавших по дорожке парка.
– Неужели? – спросила я, нарушив паузу. – Ты это затеяла, чтобы обсудить относительность морали?
Гудрун повернулась ко мне и улыбнулась удовлетворенной улыбкой.
– Я прожила столетия в измерении, где была заточена – по той шкале времени и, наверное, лет девяносто по вашей шкале, – сказала она и кивнула. – Но никогда, ни разу я не получала ни единого намека на существование Бога. Я даже взаимодействовала с созданиями, чьи силы находятся за пределами человеческого понимания, с теми, кто называет себя «богами»… но Этот великий и неизъяснимый даже тени Своей не показывал. Хотя, думаю, оно и к лучшему.
Гудрун покосилась на мой живот.
– Ты можешь гордиться. Твой малыш отважно сражается. Увы, он проиграет битву. Новая реальность, которая сейчас формируется вокруг него, гласит, что он не имеет права существовать.
Я быстро прикрыла живот ладонями. Гудрун прищелкнула языком и печально покачала головой.
– Будь ты ведьма попроще, будь твой плод послабее, все бы уже кончилось. А ты… да, именно ты начала бы забывать ребенка, как и его отца.
– Я никогда не смогу их забыть, – отчеканила я. Мой ужас сменился гневом.
– Ошибаешься, – возразила Гудрун и глубокомысленно помолчала. – Я тебе гарантирую. Когда ты последний раз чувствовала, что он пошевелился?
Она уставилась на мой живот.
– Давай, признавайся, неужели ты не ощущаешь, что твоя матка сокращается и уменьшается в размерах?
Она потянулась к моему животу, но вдруг отдернула руку.
– Полагаю, что рост плода прекратился, хотя еще не началась инволюция матки
[20]
.
Гудрун перевела взгляд на мое лицо.
– Бедная девочка, ты совсем посерела.
Неожиданно она взяла меня за кисть руки. Держала ее так, будто мы с ней были неразлучными подругами. Поразительно, но я не почувствовала никакого отвращения от прикосновения ведьмы.
– Ты начинаешь осознавать это или нет? Ты теряешь все. Твоя жизнь выходит из-под контроля, но ты можешь кое-что изменить.
У меня ком подкатил к горлу, а Гудрун обняла меня за плечи и прижала к груди. Принялась гладить мои волосы.
– Ты не устала, Мерси? Тебе не надоела ложь и предательство? Тебя обманывают те, кому следовало бы посвятить свои жизни тому, чтобы любить тебя и защищать. А они вечно тебе лгут и подвергают опасности. Твои товарищи-якоря плетут интриги против тебя: прямо сейчас, когда мы разговариваем. Пока я бессильна помешать им, но вскоре я изменю ситуацию в твою пользу. Твои злейшие враги будут наказаны. Кстати, Эмили устранена.
– Ты убила и расчленила Эмили, чтобы исполнить свое черное дело, – выдавила я, тщетно пытаясь высвободиться от объятий Гудрун.
Однако спустя секунду я перестала сопротивляться: я поняла, что не желаю терять спокойствие, которое я почувствовала в ее руках. Я очутилась в кольцах удава, причем полезла туда сама и теперь была буквально обесточена.
– Но какое отношение это заклинание имело к твоему освобождению?
– Тсс… тсс… – прошептала она, и я обмякла.
Она меня зачаровывала. Магия Гудрун притупила мою способность быть начеку.
– Я могла бы использовать для заклинания кого угодно, но решила продемонстрировать свою тактику. Я убила ее и рассекла тело Эмили на части в качестве наказания – для нее, и в качестве предупреждения – для всех, кто осмелится предать тебя, Мерси. Мир ждал тебя…
В ее голосе слышалась тщательно скрываемая ярость.
– …и я тоже, Мерси. А женщина, выносившая тебя, рискнула и пала в сражении! Она захотела присвоить чужую славу, которая уготована лишь тебе, Мерси.
Сквозь дремоту мне показалось подобающим, что из Эмили сделали такой назидательный пример.
– Ты особенная, Мерси. Другие ведьмы не могут с тобой тягаться. Перед тобой – огромный источник силы, которая сама хлынет в твои руки. Магия так и жаждет влиться в тебя. Вот что очевидно, Мерси. А тебе надо лишь заявить свое исконное право на то, что принадлежит тебе от рождения, и мир падет к твоим ногам. Как ты назвала своего малыша?
– Колин, – ответила я, и подсознание еле заметно предостерегло меня. Я выдала ей имя своего сына, не дала ли я Гудрун тем самым контроль над ним?
– Колин, – повторила она, и мой страх исчез. – Ты сможешь сохранить ему жизнь, увидеть, как он вырастет и возмужает. Если ты призовешь эту древнюю силу, согласишься с тем, что с ее помощью ты – и никто другой – определяет, что хорошо, а что плохо. Это будешь делать ты, Мерси, а не какой-то воображаемый Бог. Послушай меня, доверься мне, Мерси! Подумай, разве есть Некий Великий Отец на небесах, который приглядывает за тобой? Будь это и правдой, твой Бог позволяет людям гибнуть! Миллионы уходят на тот свет каждый день. Они стареют. Болеют. Видят, как умирают их близкие. Я не предлагаю тебе мечты и иллюзии. Я не засушенный и бесплодный священник, просящий тебя веровать в несуществующего Бога. Нет…
