Мы спустились к ручейку, светя фонариками. Ноги в сапогах ныли, в лицо бросалась первая весенняя мошкара. Сразу за ручейком росли низенькие молодые сосны, должно быть, дядя Саша только насадил. И сквозь них было прекрасно видно ту аномальную поляну.
Сухие стволы серебрились и блестели в темноте. Голые ветки тянулись в небо костлявыми пальцами.
– Жутковато, а? – толкнул меня Толстый. Я засмотрелся – и чуть не упал в ручей. Взмахнул руками, уцепился за Толстого и устоял.
– Да вон как он испугался! – поддел Лом, и мне пришлось срочно ему врезать, чтобы помалкивал. Лом, конечно, не стоял столбом, врезал в ответ, Толстый, понятно, полез разнимать…
Нас прервал крик. Жуткий, с хрипом, я ни на секунду не подумал, что это Ирина или кто-то из девчонок. Да и доносился он не со стороны землянки.
Я отпустил Лома, наступил в ручей и стал вглядываться сквозь сосны в аномальную поляну. Лом направил туда свой фонарище-прожектор – бьет на полдеревни, только у него такой есть. Освещенные мертвые стволы теперь казались черными. Ветки не шевелились на ветру, никакого движения на поляне тоже не было.
– Точно оттуда кричали? – спросил Толстый.
Мы синхронно кивнули в ответ.
– Я слышал, если потревожить покойника, он издает страшный крик.
– А-А-А-А-А! – Я кинулся на Толстого и с удовольствием уронил его в ручей.
– До утра же не высохнем! Ирина ни свет ни заря опять погонит. Я не хочу полдня ходить в мокрых штанах!
– Почему полдня? – усмехнулся Лом. – После обеда я подойду к тебе и скажу «А-А-А-А-А-А!» – и ты опять будешь ходить в мокрых штанах!
– Вы что там, утонули? – За спиной возникла Ирина и потащила нас в землянку сушиться.
У лесника была керосиновая лампа и портянки на печке. Он как будто сошел со страниц детских сказок. Маленькую буржуйку мы с Толстым тут же завесили своими шмотками, она стояла как навьюченный осел. Ирина выдала нам по миске картошки с тушенкой, и несколько минут в землянке стояло разноголосое чавканье. Ну а потом все полезли к леснику с расспросами:
– Дядь Саш, а правда, что поляна аномальная?
– Я в суеверия не верю, я просто знаю, откуда они берутся. Там место нехорошее. Кто там заночевал, либо в ту же ночь пропадает, либо долго потом не живет.
– Почему?
– А шут его знает! Только я здесь не первый год за лесом гляжу. Что видел, то рассказываю. Полянка уж очень привлекательная: ни ветра, ни ухабов, ручей недалеко. Палатку поставить, костер разжечь – милое дело. Вот и находят ее на свою голову туристы. Лет десять назад парочка заночевала, а утром пропала – как не было. Палатка стоит – людей нет. Тогда же студенты приезжали из города: одного через месяц застрелили, про остальных не знаю. В прошлом году парень пропал из соседней деревни. Точно так же: лег спать на поляне, а утром не нашли.
– А вы сами там ночевать не пробовали?
– Днем-то я туда хожу. Деревья сухие мне покоя не дают – вредитель там, что ли, какой завелся? А ночью, детки, надо спать. – Он притушил керосинку и разлегся на огромном сундуке, как бабка из кино про войну.
Ночевать пришлось снаружи: с Ириной не спорят. Я засупонился в спальник, чтобы один нос торчал, и наконец-то согрелся. Толстый справа от меня ворочался, как гора, Лом слева без умолку болтал о покойниках.
– Вы правда думаете, что это место аномальное, покойнички кричат, люди пропадают? Я читал о таких местах, но чтобы у нас…
– А что мы, рыжие? – возмутился Толстый.
– Может, и не рыжие. В том году две старухи из леса не вышли. В позапрошлом… Может быть, они бродят до сих пор в тех сухих соснах, а выйти не могут. Нестабильная топография, я читал.
– Не выдумывай. Тайга есть тайга. Каждый год кто-нибудь да уходит.
– А почему уходит-то, ты не думал? Эти старухи здесь тысячу лет прожили, небось каждую травинку знают…
– Это невозможно!
– Все равно. Опытный человек так просто в лесу не заблудится. Тут нужен еще какой-нибудь фактор.
– Аномальная зона с нестабильной топографией, потревоженные покойнички… Еще инопланетян приплети!
– Инопланетяне, может, и ни при чем. А такие зоны если и бывают, то на заброшенных погостах или просто местах, где кого-то убили. Мертвые не хотят, чтобы их тревожили, вот и водят-плутают, глаза тебе отводят. И ходишь как дурак в трех соснах, и не можешь выйти… Откуда, думаете, бабкины сказки про лешего? Еще в древности это заметили, придумали себе объяснение: леший, мол, водит. А то не леший. То, может, покойничек, убитый сто лет назад, свежей крови хочет! – Лом взвыл и кинулся через меня на Толстого.
Спальник мешал мне вскочить и навалять обоим. Я шевельнулся, ненароком заехав Толстому в глаз…
Глупые мы, в общем, были тогда. А я был самый глупый, потому что, когда эти двое достали меня со своей возней, я вылез из палатки и, завернувшись в спальник, пошел к ручью. Сел, умылся, попил. Посмотрел в темноту на ту поляну, но без фонаря ничего не увидел. Они бесились, а мне было как-то странно тревожно. Вот так, без видимой причины.
Мать рассказывала, как еще в студенчестве пришла она как-то вечером в общежитие. В комнате никого, обе соседки куда-то ушли. И как-то ей нехорошо стало, непонятный страх какой-то накатил. Вроде все знакомо, все привычно, людей вокруг полно, только в стену стукни – прибегут. А все равно… Всю ночь, говорит, так и просидела, трясясь. А утром узнала, что в комнате прямо над ней убили парня. Там какая-то глупая история была, с пьянкой и поножовщиной. Главное, никто ничего не слышал, вот странность! А она чувствовала. И я тогда, сидя у ручья, кажется, чувствовал что-то похожее.
Мимо меня проплыло что-то непонятное. Я выловил и тут же с отвращением отбросил: волосы! Длинный седой пук мокрых волос, фу! Сполоснул руки, вернулся в палатку.
Эти двое уже притихли. Я застегнул спальник и слушал, как в землянке болтали и смеялись девчонки. Как Ирина пыталась их утихомирить, как рявкал на всех дядя Саша. Потом я уснул. Наверное. Мне снилось, что я встаю, надеваю сапоги и, завернувшись в спальник, бреду к аномальной поляне. Долго иду, продираясь через молодые сосны, низкие ветки меня царапают. Прихожу и вижу костер. У костра старуха сидит, ворошит золу палкой, на меня не смотрит:
– Зачем ты пришел?
– Не знаю… Захотелось.
– Уходи отсюда, здесь не место таким, как ты.
– Завтра уйду.
– Некоторые думают, что могут уйти, когда захотят. – Она подняла голову, и я увидел, что у нее нет лица. Дырка, обрамленная соломенными волосами.
Я вздрогнул. Она крикнула:
– Беги!
И я открыл глаза.
В палатке было темно и тихо. Снаружи шелестела трава, как будто ходил кто-то легкий, маленький.
– Кто там?
