На беду, во дворе взорвалась петарда. Одна, другая, целая очередь, не захочешь, а подбежишь к окну посмотреть! А за окном – мясо. Тварь как увидела – вцепилась в скобу зубами и рванула на себя. Удержать ее было уже нереально. Какое зеркало, какие куклы, когда мясо бегает прямо под окном, да еще и с салютом! От этого мне самой становилось дурно. Я хорошо прикрутила скобы, но Тварь все-таки сильнее меня. Цепь со звоном осыпалась на пол, странно хрустнул стеклопакет, и вот мы уже летим с шестого этажа навстречу крови.
Ненавижу себя в такие минуты! Перед зеркалом было не противно, противно сейчас, когда Тварь приземляется на четыре лапы, и нет бы завыть, а потихоньку, незаметно крадется во двор, к людям. Я равнодушно подумала, что еще не била стекол зимой, и от тетки мне здорово влетит. Не всякого мастера заставишь работать в праздники.
Во дворе были Сашка с родителями, Фантомас и еще трое парней, я их не знаю. Я таращилась на них всем своим ночным зрением и уговаривала Тварь не подходить. Вдруг что-нибудь екнет у нее в желудке: друзья все-таки. Тварь была уже близко, на расстоянии прыжка. Ребята ее не видели, а по моим ноздрям ездил их запах: еще немного – и отключусь. Они взрывали петарды одну за другой, и только это не давало Твари прыгнуть. Ночное зрение, ночное зрение… Я разглядела тонкую царапину у Сашки над губой, сегодня посадил на горке. Помнишь, как мы катались? Как было здорово? Но Тварь видела только, что царапина еще сырая, и слышала только запах крови. И чем больше я разглядывала Сашку, тем ближе подкрадывалась Тварь.
Мне стало совсем нехорошо. Царапина перед глазами расползлась в широченную рану. Последнее, что я смогла, это заставить Тварь взвыть на весь микрорайон, высоко, с визгом, чтобы все разбежались. «Не поможет: один мой прыжок – как десять их шагов», – это я думала уже в прыжке. Но глаза обожгло, перед лицом бабахнуло, и я сразу пришла в себя. Тварь визжала и возила мордой в сугробе, а я подумала: «Молодец, Сашка!» Ну или кто там, все равно молодец.
Уходить никто не собирался, и это было очень плохо. У людей Новый год, что им какая-то Тварь: плешивый бобик с тонкой шейкой и странной мордой. Сашка и Фантомас затеяли обстреливать Тварь снежками, для них это была просто беспризорная злая собака, которая испугалась петард и решила отомстить подрывникам. Тварь даже растерялась от такого обращения, и я успела завернуть ее вон со двора.
А люди были везде. У каждого дома взрывали петарды, лепили снеговиков и ездили по ноздрям теплым запахом. Я по привычке гнала Тварь в лес, да и наверняка там народу поменьше, чем во дворах. Получив петарду в нос, она стала сговорчивее. Я даже позволила ей остановиться у самого леса, где нет людей, и как следует поваляться в сугробе – остудить обожженную морду. Вообще они быстро регенерируют, я не сомневалась, что к утру никакого ожога не будет.
В лесу мелькали огоньки: немного, всего два. А с другой стороны – темень, туда-то мы и отправимся. К счастью, Тварь не настолько умна, чтобы выстроить логическую цепочку: «огонек – костер – люди», так что побежала куда направили без вопросов. Пусть в той стороне леса жгут костры, а мы пойдем туда, где никого нет.
Я спешила, гнала Тварь галопом, все дальше и дальше в лес. Если она хоть чуть-чуть притормозит и поведет носом, вся моя осторожность полетит к черту. Они прекрасно чуют запахи. При желании я могла бы сейчас отыскать тетку со всем семейством, в гостях они там или где. Бесполезно прятаться. Поэтому я спешила. Еще полкилометра на восток, и будет выгоревшая поляна. Я нашла ее недавно, этим летом, и она здорово выручает. Вокруг поляны можно бегать хоть до утра, причем с друзьями. Запах гари забивает ноздри оборотня так, что он не учует, даже если рядом будет толпа народу. Ну, при условии, что толпа эта будет вести себя тихо и не показываться на глаза. Главное – не давать Твари свернуть с поляны, пусть себе нарезает круги. Лишь бы кто-нибудь неподалеку не взорвал петарду или не выдал себя голосом.
Первая струйка запаха гари пощекотала ноздрю. Тварь чихнула и попыталась свернуть, но я была начеку. Когда поблизости нет мяса, она у меня сговорчивая: спокойно побежала куда велели, хоть ей и было противно. Ничего, до утра потерпит. А кому-то до полудня на улице куковать, потому что без тетки я домой не попаду. Соседка, которая сама же меня запирала, не поймет, если я завалюсь к ней с рассветом и потребую ключи.
1 января (день)
Болтаться по лесу зимой в джинсах и майке, в которых из дома выскочила, – то еще удовольствие. Расстояние, которое ночью казалось пустячным, я теперь прошла часа за два и здорово замерзла. Простужусь, тетка уложит в постель, начнет скакать вокруг с медом и лекарствами. Никаких прогулок, только аспирин, тупые Машкины мультики и театральное сочувствие – вот тебе и каникулы. И ведь без меня тетка знает, что ерунда это, а не простуда. Что-то такое делает со мной Тварь, что я здоровее и сильнее многих ровесников. Вот и сейчас: другая бы загремела в больницу с пневмонией, а я почихаю пару дней и забуду. Тетке все равно, она играет свою роль и не отступит от сценария: «Я в ответе за тебя перед твоей матерью, ты больна и должна лежать. Это кажется, что ерунда, а знаешь, какие бывают осложнения!» Прощайте, каникулы. Ничего, я когда-нибудь привыкну.
Когда ты урод, смириться с этим нельзя и очень-очень сложно исправить. Сойти с ума, как в том афоризме, тоже не выйдет. Не позволяют крепкое здоровье оборотня и гибкая детская психика. Пока еще детская, между нами, девочками. Через годик, а то и меньше, начну бить зеркала и рыдать по ночам в подушку – так вроде должны вести себя подростки? Тогда обязательно случится срыв – второй за четыре года. А значит – на колу мочало, начинай сначала.
Чтобы стать человеком, как все, я не должна есть человеческого мяса девять лет. А мне всего девять было, когда появилась Тварь. Я совсем не помню ту ночь, зато отлично помню утро, когда завалилась домой вся в крови. Вроде засыпала дома, а очнулась на лестнице… Мать тогда на работу не пошла, полдня меня трясла и мучила одним-единственным вопросом: «КТО?» Подумала, что меня ночью кто-то избил. Я молчала, потому что не знала, кто, кого я той ночью загрызла, не знаю до сих пор. Потом у врача выяснилось, что на мне нет ни царапин, ни синяков, а шрам от аппендицита исчез сам собой вместе с какой-то древней хронической болячкой из тех, что просто так не проходят.
Тут-то мать и заподозрила мистику. Остаток дня она жаловалась тетке по телефону, весь вечер собирала меня в Зеленоград, оправдываясь какой-то срочной командировкой, и уже ночью за мной приехал дядя Леша. Мне ничего не сказали. Я только подслушала слово «оборотень» и все поняла и поверила легко. Как тут не поверить, когда просыпаешься утром на лестнице, вся в крови, и ничего не помнишь?!
С родственниками этот вопрос не обсуждался: все отмахивались, говорили: «Не выдумывай», – а про мой переезд врали всякую ерунду: «У мамы много работы и долгов, ей некогда, поживи пока с нами…» Я уже сама начала им верить, но через лунный месяц тетка с дядькой и Машкой срочно засобирались в гости с ночевкой. Меня оставили дома, заперев снаружи, и велели ничего не бояться. Приступ повторился, он не мог не повториться. Я очнулась опять на улице, на этот раз в чистом – повезло. То ли никого не встретила, то ли интуитивно загнала Тварь в лес. Утром мне влетело за разбитое окно, и я перестала сомневаться.
