Мы с Табом оказались единственными, кто еще не преодолел положенную половину каната. Пока остальные уже играли в баскетбол, я неуклюже карабкался, цепляясь руками и ногами, и пытался сообразить, каким образом Стиву Йоргенсену-Уорнеру удается одновременно и независимо действовать всеми четырьмя конечностями. Я напрягся и подтянулся еще на полметра. Ладони горели, ноги дрожали. Я мог думать только о том, как уберечь чувствительные места при падении.
– Вот так, Старджес! – прокричал тренер Лоуренс. – Импульс – это ключ к успеху!
Я услышал хмыканье и посмотрел, что происходит на канате справа. В противоположность моим непредсказуемым шатаниям Таб продвигался ровно, хотя и в черепашьем темпе. Из каждой его поры выступил пот, от напряжения он обнажил металлические зубы. Все его тело дрожало, словно вот-вот взорвется.
– Так держать, Таб! – от радости тренер Лоуренс не назвал его по фамилии. – Покажи этому канату! Не сдавайся! Мужчины не сдаются!
– Господи, прошу, забери меня прямо сейчас, – заскулил Таб. – Или сатана, мне все равно.
– Еще один метр, – буркнул я. – Дело мастера ответ.
– И что это значит, черт возьми?
– Без понятия.
– Тогда хватит этой подбадривающей болтовни.
– Ладно, – прохрипел я. – Вот бы у этой веревки была петля.
– Да уж, было бы здорово. Быстрая смерть без боли.
Внизу кто-то причитал:
– Таб! Таб! Таб!
Я глянул вниз и увидел перекошенное лицо тренера Лоуренса. В довесок к уменьшительной форме имени это выглядело странно. Я снова сосредоточился на веревке. Середину отмечал красный платок, всего в тридцати сантиметрах над головой. Мне нужно всего лишь дотронуться до него, потом я могу похромать к скамейке и оплакать там то, что осталось от мышц. Я глотнул воздуха и дотянулся до платка потной рукой. Нити каната жгли ладонь как раскаленная стальная проволока.
– Старджес! – прокричал тренер Лоуренс. – Давай на золото!
У меня и так от усилий голова шла кругом, чтобы подумать о подобном. И тут Таб завизжал. Я посмотрел на него – он мотал головой, словно пытался избавиться от пчелы. Рассмотреть было трудно, поскольку оба каната раскачивались, но я заметил проблему – пеньковая нить из каната зацепилась за брекеты Таба. В его широко открытых в панике глазах я прочитал то, что он сейчас воображает: как падает и челюсть целиком вылетает изо рта.
Веревка Таба начала крутиться. Я протянул руку, пытаясь остановить друга, но лишь почувствовал, как его пальцы на мгновение яростно вцепились в мои, а потом он рухнул вниз под тяжестью своего веса. Разумеется, нить каната тут же оборвалась, и Таб приземлился на задницу, прямо на глазах у всех.
Рука, которой я пытался помочь Табу, так и не вернулась к моему канату. Я закрутился, ноги соскользнули, и я повис на одной руке. В отличие от Таба я попытался удержаться, но вместо этого съехал вниз, канат обдирал ладонь, пока я не грохнулся обеими коленками об пол. Было так больно, что аж скулы свело.
Тренер Лоуренс протянул нам обоим руки. Таб выглядел жалким, побитым и смирившимся со своим жиром. Напевное повторение его имени, что мы на секунду сочли искренним, превратилось в гиканье и завывание. Одинокий баскетбольный мяч вторил ритмичным ХЛОП, ХЛОП. Таб поднялся на ноги, потирая ушибленные ягодицы, и именно в этот миг над толпой учеников пролетел баскетбольный мяч и отскочил от щеки Таба. Трудно отрицать, что это был чертовски точный удар.
6
Во второй раз за эту пятницу нам с Табом пришлось промывать ссадины. Но в этот раз мы мало что могли сделать, чтобы поднять настроение. Мы оба задержались в душе, где кровь стекала в канализацию. Теперь мы остались последними в раздевалке. Я почти оделся, но Таб неподвижно сидел в дальнем конце скамейки, еще в полотенце, отвернувшись от меня, с него капала вода.
Прозвучало так, как сказал бы учитель, но мне не пришло в голову ничего лучше:
– Не обращай на них внимание, Таб.
– Да ну! Спасибо за этот великолепный и совершенно бесполезный совет, мистер Советчик.
– Они нам не друзья. Какая разница, что они подумают?
– Тогда кто наши друзья, Джим? Давай, можешь перечислить?
Уверен, что не промедлил с ответом ни секунды:
– Не дури. У нас есть друзья.
– Я говорю не о друзьях в чатах или кошках и собаках. Я говорю о настоящих друзьях, о людях, которые делают все, что положено людям, например разговаривают, тусуются и едят вилкой и ложкой. Разве не здорово, Джим? Иметь друзей, которые знают, как обращаться с вилкой и ножом? Для нас это был бы большой шаг вперед.
Глаза Таба сверкнули над голыми плечами.
– Пытаясь меня приободрить, ты только делаешь хуже, – сказал он. – Нам стоит принять себя такими, как есть. И прежде чем ты спросишь, я отвечу. Мы никто. У нас нет жизни. Нам нечего ждать в будущем. Никакие мы не особенные. Мне просто хочется, чтобы все это закончилось. Все. Этот дурацкий страх. Это же не значит, что мы будем бояться всю жизнь?
– Слушай, помнишь, как я боялся монстров в шкафу? – спросил я.
– Очень глупо. Все знают, что монстры живут под кроватью.
– Ну да, а я-то был уверен, что они в шкафу. И когда я уже не мог больше постоянно бояться, как папа, однажды ночью вылез из постели, открыл шкаф и просидел там всю ночь. Под конец я заснул, и все закончилось. То есть все это когда-нибудь закончится, вот я о чем, Таб.
Он не ответил. Я закончил завязывать ботинки. Слишком туго. Все помещение выглядело слишком тесным, сжимало плечи как шкафчик, где я сидел пару часов назад.
– Но мы есть друг у друга, – объявил я.
– Чистая правда, – ответил он. – Где нам провести свадебную церемонию, как думаешь?
Хотя и наполненное сарказмом, сказано это предложение было с ноткой извинения. Я вздохнул с облегчением и посмотрел на часы. Скоро будет звонок. Для меня день оказался длинным, а для Таба – еще длиннее.
– Спорим, кто-нибудь подарит нам симпатичный сервиз, – сказал я. – И хлебопечку.
– Чудесно. Когда настанет зомби-апокалипсис, эта хлебопечка спасет наши задницы, – он прерывисто вздохнул и откашлялся. – Дай мне минутку, иначе я никогда не закончу одеваться. Ты и понятия не имеешь, как мне тяжело натягивать носки.
Таб ненавидел одеваться в присутствии кого-либо. Ему хотелось смириться со своим весом, но сейчас не время ускорять эту процедуру. Я переместился в другой проход между шкафчиками.
В дальнем углу находился кабинет тренера. Свет не горел. Вообще-то обычно тренер Лоуренс включал свет перед уходом. Раздевалку поглотила тьма, словно ее накрыли брезентом. Проходы выглядели слишком длинными, прорезанными неожиданными трещинами. Я колебался, стоит ли двигаться дальше. Раздевалки всегда вызывали у меня плохие воспоминания: удары полотенцами, смытое в унитаз нижнее белье, подожженные над мусорным ведром кеды. Неудивительно, что тени здесь казались зловещими.
