Кровать была достаточно велика, чтобы вместить Ройяла, меня и Холода с Дойлом. Они оба сочли преображение Ройяла еще одной милостью Богини. С ними согласилось большинство стражей, но Мистраль тосковал по мне два дня, а тут какой-то мелкий фей перебивает у него очередь на секс. Я ему сказала, что любимого им уровня жесткости сегодня не выдержу, и это он тоже принял плохо.
С другого моего бока спал Холод, откинув руку в сторону. Серебряные волосы рассыпались по постели, и крылья Ройяла трепетали среди серебряной паутины, словно экзотическая драгоценность, оправленная в серебро. За спиной Холода, опершись на локоть, лежал Дойл — я встретилась с ним взглядом, когда открыла глаза. Он велел Холоду лечь рядом со мной, сказав: «Рис в ту ночь не соприкасался непосредственно с тобой. Думаю, потому он и остался стеречь твой очарованный сон. Я сегодня пожертвую радостью к тебе прикасаться ради радости тебя охранять».
Холод пытался сказать, что он тоже рад будет меня охранять, но Дойл настоял на своем, что ему всегда удавалось в общении со стражами. Исключение из правила составляли Мистраль и Баринтус, но и они, как правило, позволяли ему себя убедить.
Я лежала под покровом серебряных волос, наслаждаясь теплом Холода и Ройяла и глядя на моего Мрака. В таком окружении приятно проснуться, и я рада была, что никакое видение не унесло меня снова в пустыню. В СМИ уже поговаривали о таинственном черном «хамви», который появлялся то там, то здесь, приходя на выручку нашим войскам. Предполагали, что это новейшая разработка — машина, неуязвимая для пуль и ракет. Черная карета честно выполняла мою просьбу. Может, поэтому мне не требовалось лично кого-то спасать.
В воспоминания об этом счастливом пробуждении я куталась сейчас, как в теплое одеяло холодной ночью, хотя воздух раннего калифорнийского утра никак не был холодным — разве что прохладным. Но от того зрелища, на которое позвала меня взглянуть Люси, пробирало холодом до костей.
Это был маленький розовый садик на заднем дворе старого дома. Кусты сортовых чайных роз были высажены точно по кругу, свободным остался лишь небольшой проход с аркой. Внутри круга, но у самого края, стояла скамейка, чтобы сидеть и любоваться цветами, а в центре плескался маленький музыкальный фонтан. Я бы с радостью посидела здесь, слушая песню воды и наслаждаясь ароматом роз, но в запах цветов вплетались другие запахи — как раз те, которые я вдыхать не хотела. Запах роз по-прежнему будет напоминать мне о Богине, но сегодняшние впечатления дополнят его запахом крови и еще — страха, с которым погибшие расставались с жизнью. К утренним розам словно примешался запах склепа или выгребной ямы.
Люси сказала:
— Будь они обычного роста, здесь было бы как на бойне. Но они такие крошечные, что даже двадцать тел такого впечатления не создают.
Не знаю, была ли я с ней согласна, но возражать не стлала. Зато уверена — будь тела обычного роста, убийцы не развесили бы их между кустами роз, словно на чудовищной бельевой веревке.
Тела погибших фей еще даже не начали изменять цвет — они были белые и прекрасные, словно дорогие куклы, но ни один ребенок не свяжет куклам запястья и не развесит их на веревке между розовыми кустами замкнутым кругом. Впрочем, арка осталась свободной, можно было проходить в нее, не пригибаясь. С верхней точки арки макабрическим украшением свисал маленький труп. Шеи у погибших фей остались белыми, нетронутыми.
— На этот раз крови почти нет, — удивилась я. — Как их убили?
— Погляди им на грудь, — ответила Люси.
Я хотела сказать, что не буду, но потом расправила плечи и наклонилась к одной из фигурок. Это была женщина, с облачком светлых волос, похожих на спряденный солнечный свет. Затуманенные смертью глаза были раньше ярко-голубыми, как небо у нас над головой. Я заставила себя посмотреть на фиолетовое платьице из прозрачной ткани: в груди ее торчала игла. Тонкая длинная энтомологическая булавка, которыми прикалывают бабочек к расправилке, чтобы смертное окоченение навеки распростерло их крылья, придавая красивый вид на радость коллекционеру.
Я шагнула назад и оглядела двойной ряд повешенных. Одеты они были как на месте первого убийства: в прозрачные платьица или юбочки-килты, в зависимости от пола жертвы, но платья были как из детской книжки, Прикрывали все. Я по свежему опыту знала, что феи-крошки совсем не дети; они предпочитали фасоны посмелее. Стоя на утреннем холодке и глядя на безжизненные тела с повисшими крыльями, я с трудом заставляла себя не вспоминать; как вздымались надо мной крылья Роняла. Может быть, кто-то из этих фей тоже мог становиться большим?
— У нас есть некоторые свидетельства в пользу того, что по крайней мере один из убийц фея-крошка. Неужели они могут убивать своих собратьев? — спросила Люси.
— Тому, кто это сделал, ненавистно быть феей-крошкой. Вот эти булавки, которыми их закололи, будто настоящих бабочек, — это говорила ненависть или отвращение.
Она кивнула и протянула мне книжную страницу в пластиковой обертке. Иллюстрация к «Питеру Пэну», повешенная тень. Не то что не повторенная точно, вообще почти ничего общего с обстановкой убийства.
— Что-то новенькое, — сказала я.
— Да, нет точного повторения, — кивнула Люси.
— Похоже, что убийцам надо было совершить убийство именно так, а картинку они подбирали уже потом. Не картинка на первом плане, а убийство.
— Возможно.
Я кивнула. Верно, это лишь предположение.
— Если тебе не нужны мои соображения, зачем ты меня позвала, Люси?
— А у тебя разве есть чем еще заняться? — спросила она с враждебной ноткой.
— Я знаю, что ты устала, — сказала я. — Но это ты меня вызвала, а не наоборот.
— Прости, Мерри, на нас жутко давит пресса. Говорят, будто мы не слишком стараемся, потому что жертвы — не люди.
— Я знаю, что это не так.
— Ты знаешь, но община фейри напугана. Им надо кого-то обвинить в случившемся, и если мы не найдем убийц, обвинят нас. К тому же мы еще и Джильду арестовали за злонамеренное применение магии.
— Очень не вовремя, — сказала я.
— На редкость, — кивнула она.
— Она сказала вам, кто сделал ее палочку?
Люси покачала головой.
— Мы предложили снять обвинения в обмен на имена, но она думает, видимо, что если мы не найдем изготовителя, то не сможем доказать, на что способна палочка.
— В суде трудно доказывать применение магии. В этом случае вашим чародеям придется объяснять на словах, а демонстрация на присяжных действует эффективнее.
— Да, но когда из кого-то высасывают магию, внешне ничего не проявляется по крайней мере так мне объяснили.
К нам подошел Рис.
— Не так я хотел бы начинать день, — сказал он.
— Можно подумать, мы хотели, — огрызнулась Люси.
Он защитным жестом поднял руки:
