В голосе лорда ла Вея, похоже, звучало нетерпение. Как будто это была самая очевидная вещь на свете.
– Синий и серебряный… Как будто звезды в полуночном небе. – Элайза почти выдохнула эти слова. Она была зачарована, воочию представив цвет ливрей.
Ла Вею понравилось, что она с ходу поняла его, и в ее глазах появилось мечтательное выражение. «Надо же, женщина, которой так легко доставить удовольствие!»
– Как хотите, – бросил он.
Свет в ее лице погас, когда она осознала смысл его слов.
– Это очень необычные цвета, милорд, – промолвила Элайза.
– Я – очень необычный человек. Это все, миссис Фонтейн.
Вечером Элайза села на кровать рядом с Джеком и обвила его плечи рукой.
– Чему ты научился сегодня в доме священника, Джек? – спросила она.
– Когда я повис на веревке колокола, ничего не произошло, – ответил мальчик. – Я слишком мало вешу. Пришлось Лайаму тянуть меня вниз за ноги, чтобы колокол зазвонил. Но когда он потянул меня, с меня сползли брюки.
Как у всякого мальчишки его возраста, брюки у Джека были пристегнуты к курточке, так что завтра, вероятно, ей придется пришивать пуговицы.
– Что ж, полагаю, в этом происшествии был скрыт своеобразный урок физики, – сказала Элайза, с некоторой тревогой представляя себе, как двое мальчиков висят на веревке колокола, напоминая гигантскую погремушку.
– Потом я снова надел брюки, – добавил Джек.
– Это понятно.
– Надо с силой болтать ногами, чтобы колокол зазвонил, – важным тоном сообщил Джек. – Викарий говорил что-то о силе, массе и звуке. Мне надо быстрее расти, – с грустью добавил он. – Да, еще я учил греческий – много греческих приставок. «Ab» означает «против», «pre» – «прежде, до».
Викарий учился в Оксфорде и получил классическое образование. Было понятно, что он не намерен щадить своих учеников.
– Что ж, это хорошо и даже замечательно, если ты сегодня узнал еще что-то, столь же полезное, как то, что ты мне рассказал. И ты вырастешь, помяни мое слово. А слово это – «быстрота».
– Быстрота, – послушно повторил мальчик. – На ленч миссис Силвейн принесла пироги с тмином. Это было «pre» колокольного звона, хотя я был «ab» джема. Пироги с тмином испекла Хенни. Хенни мне нравится, она смешная.
Джеку всегда нравились те, кого он находил смешными.
– Мне тоже нравится Хенни, – осторожно сказала Элайза.
Хенни была пугающе – или обезоруживающе, это как смотреть, – грубоватой и энергичной, она приехала в Пеннироял-Грин вместе с женой викария, бывшей графиней, актрисой и куртизанкой Айви Дагган. Джек наверняка еще узнает от Хенни столь же красочные выражения, какие узнал от Лайама и Шеймуса.
Кстати, о красочных выражениях: дьявольщина! Элайза не знала, как ей удастся сделать ливреи темно-синего цвета с серебром, которые теперь от нее ждут.
Она вздохнула. Мисс Эндикотт предостерегала ее от попыток добиваться недостижимого, от излишней дерзости, от ловушек. Элайзе удавалось получать удивительные результаты при работе с трудными ученицами, и она всегда уверенно защищала то, что считала справедливым. Она так часто добивалась успеха. И уж если Элайза проигрывала, то и это делала эффектно.
– Мама, а ты почитаешь мне басню о льве, которому в лапу попала колючка?
– Почему бы нам не почитать басню вместе, Джек? Ты же делаешь это не хуже меня.
Элайза вытащила книгу басен Эзопа из ряда зачитанных и самых любимых книг, стоящих на полке у письменного стола, и протянула ее Джеку, а тот быстро нашел нужную басню, перелистав страницы.
Джек всегда сочувствовал бедному, вечно недовольному льву, который все время ворчал из-за того, что ему в лапу попала колючка. А еще мальчик был под большим впечатлением от беглого раба Андрокла, у которого хватило смелости вынуть колючку из лапы льва, – его лев потом спас.
– Мне бы хотелось иметь льва.
– Нам будет очень трудно находить для него подходящую еду, – отозвалась Элайза. – Думаю, не исключено, что льву пришлось бы съесть тебя.
Джек засмеялся:
– Сначала он съест тебя! Ты больше. И бегаешь медленнее.
Элайза предпочла не обращать внимания на это оскорбление, потому что, черт ее возьми, если в голове у нее не наступило прозрение – такое же явственное, как колокольный звон, доносившийся из церкви.
«У меня уже есть лев».
Правда, решила она, это не столько прозрение, сколько нечто, шаг за шагом обретающее очертания.
Лорд Ла Вей испытывает боль. Очень сильную боль.
Именно поэтому он так медленно двигается, поэтому вызвал ее звонком, чтобы она подняла перо, – ему чертовски больно наклоняться. Должно быть, у него ранена рука – он бережет ее, как она заметила, и, вероятно, из-за этого ему трудно писать. Кто знает, какие еще ранения на его теле скрывает одежда? Обтягивающая лицо кожа, тени под глазами, белизна вокруг рта… Почему она сразу не увидела всего этого? Лорд Ла Вей слишком горд, чтобы обращать на это внимание. Он явно не хочет, чтобы рассудок ему туманила настойка опия, да и к бренди он тоже не притрагивается, потому что попросту не желает напиваться, – вот в чем дело.
Этот человек привык контролировать себя. Себя самого, жизнь и все, что его окружает.
Элайза предположила, что не заметила его трудностей, потому что принц был красивым, он очаровывал, пугал, с ним было очень-очень трудно. Она беспокойно заерзала, представляя, что ему приходится переносить.
Ей было стыдно за себя.
Но мужчины… Мужчины в этом отношении такие глупцы. Элайза судорожно выдохнула – она смирилась с этим.
Черт возьми! Вот что завещал ей ее отец-врач. Она не могла выносить чужой боли. Не могла находиться рядом, ничего не предпринимая, если в ее силах было сделать что-нибудь.
Она должна стать такой же отважной, как Андрокл!
– Чему же учит нас эта история? – Элайза всегда спрашивала это у Джека. Сейчас она отчасти имела в виду и себя.
– Мы должны всегда и всем помогать. Даже опасным львам. Мы должны быть добрыми, – ответил Джек.
– Да, мы всегда должны всем помогать, – согласилась Элайза, крепче обнимая сына. – Даже львам. И мы должны быть добрыми.
Даже когда быть добрыми трудно, потому что страшно. Даже когда твоя доброта не гарантирует, что лев тебя не съест. Фигурально выражаясь, само собой.
Каким был бы Ла Вей без колючки в лапе?
– Мама, спой песню о льве, – попросил Джек.
– Хорошо. Погоди минутку… – Откинув голову назад, Элайза задумалась.
Каждый раз песня немного менялась. Вот какой она была сегодня:
Жил да был когда-то лев, и у него болела лапа, о!
