– Я хотел бы дать вам исправленную финансовую смету, прежде чем вы поедете сегодня в город за покупками, миссис Фонтейн. Карета и лошадь для этой цели в вашем распоряжении.
Ла Вей протянул Элайзе сложенный лист бумаги.
– Но мне нравится и первая смета, милорд, – взяв листок, сказала Элайза.
– В таком случае предлагаю вам поместить ее в рамочку, как сувенир. Или вышить на подушке…
При иных обстоятельствах Элайза рассмеялась бы его шутке, но сейчас ее нервы были натянуты, как струны скрипки.
– В новой смете вы не найдете ливрей, – добавил Ла Вей. Глаза его вызывающе заблестели.
– Разумеется нет, милорд, – успокаивающим тоном проговорила Элайза.
Его взгляд остановился на подносе в ее руках.
– Узнаю кофе и яблочный пирог, – сказал принц. – А это что? – Он мрачно посмотрел на дымящуюся чашку. – Я этого не просил.
– Нет, не просили. Это… чашка чаю. – Святые небеса, в ее голосе послышалось раздражение!
– Вас нет в моем завещании, миссис Фонтейн, поэтому травить меня вам бессмысленно. Если только кто-то не заплатил вам за это. Но если это так, то нам, возможно, стоит вступить в переговоры.
Вновь почти остроумное замечание.
– Я получаю достаточное жалованье, благодарю вас, и мне известно с дюжину способов отравления, но этот чай из коры ивы вас не убьет. Во всяком случае, в такой концентрации.
Ла Вей долго смотрел на красно-коричневую жидкость. К несчастью, она имела сходство с разбавленной кровью, по крайней мере при этом свете.
– Зачем вы принесли мне его? – резко спросил он.
Вздохнув, чтобы собраться с силами, Элайза ответила:
– Чтобы уменьшить вашу боль.
Ла Вей напрягся, похожий на копье, вонзившееся в землю. И что-то, что могло быть даже чувством вины, промелькнуло на его лице, как будто его поймали на месте преступления.
Впрочем, обычное высокомерие тут же вернулось к нему.
– Я не…
Элайза сделала еще один громкий, поддерживающий и очень нетерпеливый вдох, который сильно удивил ла Вея, если судить по его взлетевшим вверх бровям. Она поставила поднос на стол, и все на нем зазвенело.
– Прошу извинить меня за оскорбление вашего тщеславия, милорд, но вы плохо спали – это сразу заметно. – Она провела пальцами под своими глазами. – У вас здесь впадины. Вы не можете согнуться без боли, потому и вызываете экономку, чтобы она подняла с пола перо. Вы не в состоянии нормально писать правой рукой, потому гора вашей корреспонденции постоянно растет. Я не знаю точно, что с вами произошло, но думаю, что после ранения человек испытывает острую боль, если только этот человек не сделан из камня. Прошу прощения за это предположение, но мой отец – доктор. Я умею распознавать боль.
Череда чувств пронеслась по его лицу. Удивление сменилось негодованием, на мгновение вспыхнула упрямая гордость, намек на усмешку, ярость и наконец холодное презрение, не предвещающее ничего хорошего для ее будущего в этом доме.
Принц открыл рот.
Элайза приготовилась к чему-то зловещему.
Он закрыл рот и вопросительно посмотрел на нее. Точнее, как бы сквозь нее. Или ей так показалось?
Ла Вей был так сильно напряжен, что Элайза представила себе, как он мог выглядеть, готовясь к нападению. И тогда она подумала, что лишилась в это мгновение еще одного года жизни.
А потом принц вздохнул. Можно было подумать, что он сдается.
Нечто, напоминающее облегчение, стало робко подступать к ее нервам. Элайза слегка дрожала оттого, что пошла на риск, но надеялась, что он этого не заметит.
– Вопреки сплетням и к моему собственному огорчению, я действительно сделан из плоти и крови, – признался Ла Вей. – Тем хуже. – Уголок его рта дрогнул.
«Огорчение». Господи, как красиво звучит это слово из его уст. «Огорчение». Его голос прозвучал так спокойно, мелодично, почти весело. Без его обычного сдержанного высокомерия, когда кажется, что каждое слово выточено из алмаза. Элайзе пришло в голову, что лорд Ла Вей почувствовал облегчение, признавшись ей, что испытывает боль.
– Я не знаю, что вы слышали, миссис Фонтейн. Но я не молодой человек – не очень молодой, во всяком случае, – сказал он, печально приподняв брови и признаваясь в собственном тщеславии. – Я не могу поправиться за день-другой, как раньше. Вот так… – Он щелкнул пальцами.
– Трудно полностью выздороветь, когда боль не дает вам хорошо выспаться… или нормально наклониться. Нормально писать. Или, предполагаю я, ездить верхом. Как же вы будете танцевать вальс или шотландский рил? Или уедете из этого «Богом забытого» уголка Суссекса?
Ла Вей ошеломленно смотрел на Элайзу. Она понимала, что он должен рассердиться, но этого не произошло.
– Миссис Фонтейн, вы правильно расставили приоритеты.
Элайза подумала, что принц, вероятно, поддразнивает ее.
– Вероятно, это ваша заслуга, потому что вы всего лишь тренировали свою безупречную интуицию, нанимая меня на работу.
Ла Вей фыркнул, услышав эти слова.
– Очень умно, миссис Фонтейн. Вот только беда с умными людьми! Они часто уверены в том, что таких же умных, как они, не бывает.
Это прозвучало как предостережение. Впрочем, она уже не в первый раз слышала такое.
Элайза молча взяла чашку чаю и протянула ее лорду ла Вею.
Решившись, он взял у нее чашку, поднес к губам и помедлил, глядя на Элайзу поверх чашки.
– Ваше последнее слово? – рискнула Элайза.
Уголок его рта скривился. Он поднял чашку вверх, глядя на Элайзу.
– A votre sante
[4]
, миссис Фонтейн!
Ла Вей сделал глоток.
Задумчиво попробовал чай, словно вино, проглотил и причмокнул.
– Самонадеянная. Дерзкая. Властная. Вмешивается не в свое дело. Добавляя при этом «je sais tout»
[5]
.
– Вы забыли «бесстрашная».
– О да! Это моя оплошность, разумеется. Благодарю вас. Доверяйте мадам Всезнайке, которая укажет на ваши ошибки.
«Ну да, je sais tout – это всезнайка. Но в ваших словах нет злобы».
Лорд Ла Вей действительно весьма забавен, только его юмор сдержан и колюч. Это напомнило Элайзе, как ни странно, ее саму.
Она нерешительно улыбнулась ла Вею.
Он не вернул ей улыбки, но в его взгляде появлялось чуть встревоженное выражение, как будто он смотрел на что-то далекое в подзорную трубу, и этот предмет постепенно фокусировался перед его глазами, а то, что он увидел, оказалось неожиданным и волнующе приятным.