– Я подпишу письмо, – хриплым голосом сказал Ла Вей.
Резко повернувшись к миссис Фонтейн, она успела заметить, как чарующее выражение исчезло с ее лица.
Вздрогнув, Элайза заговорила так же быстро, как и он:
– Очень хорошо. Хотите, чтобы я сама отвезла письмо на почту или чтобы послала в город лакея, который отправит письмо?
– Думаю, мне стоит еще раз прочесть его – вдруг я вспомню еще что-то, о чем надо бы рассказать дедушке. Постараюсь написать свое имя – Филипп, – не опозорившись. Продолжим?
– Как скажете. – Элайза положила перед собой новый лист бумаги.
Из зачесанных волос выбился еще один локон. На этот раз Элайза заметила это и убрала его за ухо.
– Ле-Пьер-Держан был вашим домом? – спросила она.
– Да, – коротко ответил Ла Вей. – Прошу вас, приступайте, миссис Фонтейн. – Уважаемый мсье Легран. Прошу прощения за задержку ответа на ваше письмо по поводу продажи Ле-Пьер-Держана. Хотя меня не оставляет мысль о нелепости продажи дома, принадлежащего моей семье, и вы, без сомнения, тоже это осознаете, я понимаю, почему вы вынуждены выставить его на продажу. С вашей стороны было очень любезно сообщить мне, что вы получили весьма выгодное предложение о покупке дома, и я благодарю вас за это. Я… – Ла Вей замолчал, словно следующие слова должны были причинить ему боль, затем продолжил: – смиренно… – Несколько мгновений принц молчал.
– Смиренно… – осторожно подсказала ему Элайза.
– Да-да, – кивнул Филипп. – Смиренно прошу вас набраться терпения и подождать, так как я жду возможности предложить вам за дом щедрую сумму, как только… как только… официально заключу брак.
Элайза застыла.
Оказывается, перо для письма может превратиться в кирпич, прикрытый перьями. Похоже, она оказалась не в состоянии водить им по бумаге после того, как написала слово «брак».
– Нет, – быстро проговорил Ла Вей, поворачиваясь к ней. – Закончите словами «щедрую сумму».
Элайза резко опустила голову.
– Щедрую сумму, – послушно повторила она. Ее щеки снова запылали.
Филипп прекратил диктовку.
– Это все? – спросила Элайза.
– Возможно, еще одно письмо, если вы будете так любезны.
– Как пожелаете, – тихо сказала она.
Единственным звуком, нарушившим тишину, был шорох листа бумаги, который она положила перед собой.
– Моя дражайшая Мари-Элен! Спасибо тебе за письмо. У меня чуть сердце не разорвалось от печали, когда я узнал, что твои бальные платья сшиты по прошлогодней моде и что тебе стыдно показаться в них в изысканном обществе…
– В изысканном обществе… – эхом отозвалась Элайза.
– Особенно если учесть тот факт, что у леди Монтроуз есть несколько новых платьев, а также новый костюм для верховой езды. От души надеюсь, что тебе удастся вернуть свое наследство, ведь это подчеркнет, что ты… – пожалуйста, выделите это слово, миссис Фонтейн, – и есть изысканное общество и должна вести себя соответственно, то есть ходить с высоко поднятой головой при виде нового костюма для верховой езды. И… – Посмотрев через плечо Элайзы на письмо от Мари-Элен, Ла Вей указательным пальцем пододвинул его к ней. – Что это за слово, миссис Фонтейн? Похоже, письмо залито горькими слезами.
– Думаю, это слово «бессердечный», – сказала Элайза.
– А это?
– Это слово «равнодушное».
– Мне тоже так показалось. Итак, продолжим: – Если ты будешь так добра сообщить мне, не течет ли крыша, выжил ли скот, не голодает ли твоя лошадь, хватает ли еды на столе, разбежались или остались слуги, мое холодное, равнодушное сердце возрадуется. С любовью, твой брат.
Закончив писать, Элайза склонила голову набок, представляя Мари-Элен – прекрасную, испорченную и ужасную, которая прочитает это письмо, топнет ножкой и, возможно, даже не обратит внимания, что все это послание – настоящий шедевр сарказма.
– Я прочту письмо и подпишу его, миссис Фонтейн. И позвоню, когда надо будет его отправить.
– Очень хорошо.
Элайза тяжелой рукой посыпала письмо песком – так люди обычно бросают горсть земли в могилу.
Ла Вей хранил молчание. Она чувствовала, что он внимательно наблюдает за ней. Или, возможно, дело было в том, что ее кожа, все ее существо обретало особую чувствительность, когда его взгляд устремлялся на нее.
– Думаю, это все, миссис Фонтейн. Вы можете идти.
Элайза неуверенно поднялась со стула и рассеянно сделала книксен, глядя принцу в глаза.
Она удерживала его взгляд несколько мгновений. Его лицо оставалось холодным и безучастным.
Элайза задумалась о том, видно ли по ее лицу, что она обо всем этом думает, потому что, похоже, была не в состоянии скрыть свои мысли. Она совсем недавно стала служанкой.
Принц смотрел вслед Элайзе, подавляя в себе неожиданное желание ухватить ее за локоть, пока она не пропала из виду.
Повернувшись к столу, он опустил глаза на три письма, написанных ею под его диктовку. Писем, на которые он не ответил, было куда больше. Но эти три послания на некоторое время перегородят поток нужд, тревог, требований. Однако Ла Вей уже чувствовал, как в нем нарастает знакомое напряжение. Время идет так быстро! И вечно не хватает денег! Он похож на Тантала, осужденного на вечные муки.
Филипп пододвинул к себе письмо, адресованное деду. Он был уверен, что дед ни слова из него не передаст Мари-Элен, как и должно быть.
Глядя на письмо, принц чуть нахмурился. Послание придется переписать, потому что одно слово немного, почти незаметно, размыто. Очень похоже, что на него упала слеза.
Ла Вей очень нежно прижал палец к этому месту – так нежно, будто стирал слезу с ее щеки. Бумага и в самом деле оказалась влажной.
Он взял лист в руки, чтобы найти слово «дом», написанное рукой миссис Фонтейн.
Элайза инстинктивно положила ладонь на перила и позволила тем вести ее вниз, вместо того чтобы, как обычно, в спешке ухватиться за них. Каким-то образом гладкое дерево усмиряло ее разбушевавшиеся чувства, как громоотвод усмиряет молнию.
Ей почти хотелось быть часами, ландо, а не женщиной. Потому что в таком случае она не оказалась бы настолько тронута то его обаянием, то пафосом, не вздрагивала бы в те мгновения, когда ей хотелось быть сделанной из камня, когда она в действительности не могла представлять для него ничего больше, чем часы или ландо, потому что слуги должны быть абсолютно безучастными. Быть в состоянии всего лишь широко расставить ноги и равнодушно принимать и суровый взгляд, и холодное плечо, то есть все, что мироздание решит на тебя обрушить. Ну, что-то вроде лорда ла Вея…
– Вы можете идти, – насмешливо скопировала она его строгий тихий баритон, пытаясь развеселить себя.
