– Вы такой милый, когда улыбаетесь… – Святой Господь! Она не хотела произносить этого вслух.
И что того хуже, в ее голосе прозвучали скептические нотки.
Элайза поспешно зажала рот рукой, словно могла затолкнуть свои слова обратно.
Ла Вей засмеялся.
Вот что он пытался подавить – безудержный смех, такой же чудесный, как солнце после бури. Его смех звучал так свободно, так естественно. И это, решила Элайза, было больше всего необходимо дому, чтобы очистить углы и освежить воздух. Много такого смеха. Даже если он смеется над ней.
– И я уже давно этого не делал, – весело пропел Ла Вей своим баритоном.
Элайза от удивления открыла рот, а потом тоже рассмеялась и хлопнула в ладоши, отчего в воздух поднялось облако муки. Элайза закашлялась, но все же успела заметить, что Ла Вей смеется снова и смех его перешел в счастливый вздох, а потом он замотал головой, как будто она стала для него бесконечным источником веселья.
– Я попрошу вас прислать наверх яблочные пироги и чай из ивовой коры, когда закончите стряпню, миссис Фонтейн, – заявил принц. – Дело мое может подождать. О, да у вас мука на… Он обвел в воздухе указательным пальцем ее левую грудь.
Порочный, порочный мужчина!
А потом Ла Вей вышел, напевая:
О, лучше вам не вставать на пути
Могущественного лорда Филиппа ла Вея.
– Думаю, тут лучше использовать слово «могущественный», не так ли, миссис Фонтейн? – бросил он через плечо и продолжил:
Он съест яблочный пирог, а то и два,
Прежде чем проткнет вас шпагой!
Элайзе показалось, что она увидела, как он сделал выпад рукой, будто в ней действительно была шпага.
Да уж, чай из ивовой коры явно помогает.
Глядя, как принц уходит, Элайза отгоняла от себя подозрение – чудесное, лишающее ее присутствия духа подозрение, что единственной причиной, заставившей его спуститься вниз и зайти в кухню, было желание… увидеть ее. Просто увидеть ее.
Несколько мгновений она стояла не двигаясь и смотрела ему вслед. Элайза знала, что многие младшие слуги в больших домах довольно часто даже не видят своих хозяев, до такой степени отделены друг от друга миры, в которых они живут, пусть и под одной крышей. А владельцы этих домов не знают имен младших слуг, не встречают и не замечают их. Большинство владельцев богатых особняков имеют дело только с дворецким или с управляющим.
Считается, что слуги должны быть молчаливыми, скромными и послушными.
Если лорд Ла Вей оценивает ее именно по этим качествам, то она уже проиграла.
Элайза тряхнула головой. «Что за отвратительная ерунда, – твердо сказала она себе. – Он спустился в кухню, потому что может это сделать. Ты восстановила его способность двигаться с помощью чая из ивовой коры, так что отныне он может оказаться где угодно, когда ты этого совсем не ждешь, просто для того, чтобы ты все время была начеку».
Элайза вспомнила о возможной конфронтации со слугами. Вот придут они и скажут, готовы ли остаться в доме. Эта мысль, как ни странно, улучшила ее настроение. Она же сказала им, что любой вызов ее веселит.
А ожидание встречи с Джеком через час отбросило все остальные заботы на второй план. Никто, даже привлекательный лорд Ла Вей, не остановит мать, настроенную позаботиться о своем сыне.
Элайза стояла у кухонной двери, глядя на холмы, раскинувшиеся между домом принца и жилищем викария. Ее сердце подскочило от радости, когда две фигурки – одна маленькая и, как всегда, бегущая, другая повыше, несущаяся за первой и размахивающая руками в тщетной попытке поймать первую, чтобы придержать ее, – попали в ее поле зрения.
– Мама!
– Добрый вечер, Джек, моя любовь!
Джек с разбегу уткнулся лицом ей в живот и, смеясь, обхватил ее руками.
– Ух! – Джек рассмеялся еще сильнее. – Мама, у нас есть для тебя кое-что!
Шеймус, тяжело дыша, подошел к ним, остановился и поклонился, а затем, прижав руку к сердцу, пропел:
Розы красные,
Фиалки редкие,
Миссис Фонтейн будет великолепно выглядеть
С этими цветами в волосах,
Но у нас есть только лилии – и вот они.
Шеймус и Джек показали ей цветы. Конечно же, это были лилии. Элайза со смехом взяла их и сделала книксен.
Лилия Джека была более помятой, чем лилия Шеймуса, который – благослови Господь его переменчивое сердце повесы – был словно бальзам на ее душу после лорда ла Вея. Шеймус не очаровывал ее, не приводил в ярость, не рвал ей нервы, как ветер срывает пожелтевшие листья, не занимал ее мысли в течение всего дня. Но он подольщался к Элайзе, и ей было легко смотреть на него.
Само собой, для некоторых женщин он был воплощением соблазна.
У Шеймуса были зеленые глаза. И сейчас, когда он смотрел на нее, они сверкали.
– Мне доставили лилии и маленького негодника. Может ли женщина быть счастливее? Боже мой, Джек, у тебя на воротничке желе?
– Нет, мамочка, это кровь, – весело отозвался мальчик.
Элайза схватилась за дверной косяк – охвативший ее ужас был почти непритворным.
– Да не берите в голову, миссис Фонтейн! Они маленько подрались, и локоть Джека задел нос Лайама.
– Они подрались?! Не знала я, что это входит в расписание уроков.
– Мальчишки всегда дерутся, миссис Фонтейн. Вот они делают уроки, а уже через минуту катаются, вцепившись друг в друга. Адаму, то есть преподобному Силвейну, и мне удалось растащить их. И они по-прежнему лучшие друзья.
– Это почти все кровь Лайама, – весело сказал Джек. – Викарий велел нам встать в угол и думать о скрипках и о том, почему без них людям плохо.
– О скрипках?… О, думаю, не о скрипках, а о скрепах, дорогой мой Джек. Скрипка – это небольшой музыкальный инструмент, на котором играют вот так… – Элайза провела воображаемым смычком по струнам воображаемой скрипки. – А скрепы – это то, что скрепляет и объединяет людей. В отличие от драк и размахивания кулаками. – Она сделала вид, что боксирует, сжав кулаки. – Преподобный прав. Люди должны объединяться, а не драться, потому что дракой никогда… ну хорошо, почти никогда ничего не решить.
Элайза поправилась, потому что представила картину: шестеро головорезов в темноте приближаются к лорду ла Вею. Представила она и то, что сама находится рядом и, сжав кулаки, нападает на головорезов первой, чтобы они не добрались до принца. Ни один человек с такой улыбкой, как у него, не должен подвергаться насилию. При одной мысли об этом у нее подвело живот.
Дьявол, с чего вдруг такая нелепость пришла ей в голову?
– О! – Джек поморщился. – Но когда я стоял в углу, то думал о скрипках. Не знаю, о чем думал Лайам. А вот Шеймус играет на скрипке. И будет играть на рождественском представлении для детей.
