Принц сел напротив. В отблесках огня ее нежная кожа обрела мерцающий янтарный оттенок, а глаза стали мягкими и прятались в тени.
– Я сказала что-то не вовремя?
– Шокирующее, – уточнил Ла Вей.
Это замечание заставило Элайзу улыбнуться – улыбка была ей так к лицу.
Ла Вея слегка обеспокоила собственная мысль о том, что, если бы миссис Фонтейн сказала: «Я совершила убийство», – он нашел бы способ как-то оправдать ее поступок. Или хотя бы спрятать от нее подальше нож для резки мяса и тому подобные предметы.
Филипп пожал одним плечом:
– Надо, конечно, выбирать подходящий момент и подходящего оппонента. Зато вы видите, что мне уже не так больно пожимать плечом. Вы помогли мне восстановить привычный набор слов, миссис Фонтейн, с помощью вашего ивового чая и привычкой говорить не вовремя.
– Рада слышать это, милорд.
– А могу ли я теперь попросить вас переписать письмо моему деду?
Похоже, его слова вновь удивили Элайзу.
– Вы не удовлетворены тем, что я написала?
Ла Вея поразила тревога в ее голосе. Похоже, работу миссис Фонтейн редко признавали неудовлетворительной.
– Кто-то плакал над этим письмом.
Это был всего лишь намек. Лорд Ла Вей намеренно устроил ей засаду.
Элайза замерла. А потом она подняла на него глаза, полные чего-то, напоминающего мольбу, как будто ее поймали на месте преступления.
Принцу понравилось, что она не стала ничего отрицать.
Их глаза на мгновение встретились.
– Где ваш дом, миссис Фонтейн? – тихо спросил Ла Вей.
– В Нортумберленде.
Она ответила это почти громким голосом, все еще не преодолев удивления уловкой ла Вея.
В высоком пламени камина что-то сильно щелкнуло.
– Дом стал частью вас, не так ли?
Казалось, Элайза дышит, испытывая боль.
– Да, – низким голосом ответила она.
– А для меня домом был Ле-Пьер-Держан, – тихо и задумчиво произнес принц. – У нас, у моей семьи, было много домов. Но этот дом я знал и любил. Он принадлежал нашей семье почти два века. Там все деревья были моими товарищами по играм, с которыми я вырос. Я ни с одним из них не ссорился.
Элайза слегка улыбнулась, но все же была напряжена. Ее руки исчезли под столом, и Ла Вей решил, что они наверняка сжались в тугой узел.
– Я знал там каждый цветок в саду, – продолжал принц, – каждый камень в дорожках и стенах. Я разбивал там колени, ловил рыбу, куда-то взбирался, меня наказывали за кражу пирога к обеду… Я там дрался, играл и смеялся с братом, сестрой и кузенами. Там я узнал, что такое быть мужчиной. Голоса моих родных, наши смех и слезы – они в камнях этого дома. Он – такая же часть меня, как… это – Ла Вей поднял руку. – И все это у нас отняли. У тех из нас, кто, как насекомые, разбежались по другим странам. Взяв с собой только то, что смогли. Что-то вроде… соусников, серебряных ложек.
Элайза живо представляла себе все это, и в ее глазах появилось затравленное выражение.
Ла Вею пришло в голову, что заставлять эту женщину страдать из-за чего бы то ни было отвратительно. Однако по непонятной для себя причине он хотел рассказать ей о себе.
– Прошу прощения, – тихо проговорила Элайза, – а я взяла с собой только щетку для волос…
Филипп коротко кивнул, но вопросов задавать не стал.
– Вы скучаете по дому, мисс Фонтейн?
Еще одна пауза.
– Да, – наконец ответила она.
Она произнесла это слово с большой осторожностью, и Ла Вей понял, что ее однозначный ответ скрывает за собой очень многое.
– Когда вы поедете туда в гости?
– Я не могу… – Элайза побледнела от сильного напряжения.
– Вы будете иметь свободное время, миссис Фонтейн. Если, конечно, продержитесь на работе больше двух недель и оденете лакеев в ливреи.
Эти слова должны были вызвать у Элайзы улыбку. И она попыталась улыбнуться.
– И все же, я не могу.
Ла Вей понимал, что не должен давить на нее, но не удержался и спросил:
– Почему? Вы сказали там что-то неуместное?
Элайза наконец улыбнулась:
– В некотором роде. – Но ее глаза умоляли Филиппа не задавать больше вопросов.
Принц уступил.
– Так вы будете любезны еще раз слово в слово переписать письмо? Мне бы хотелось завтра отправить его.
– Разумеется, милорд.
Элайза с видимым облегчением опустила голову и пододвинула к себе лист бумаги и чернильницу. Было видно, что она рада больше не показывать ему свое лицо.
– Мне не нужно возвращаться домой. Я и сама по себе живу прекрасно, – через несколько секунд внезапно сказала она.
– Ну конечно! – беспечным тоном бросил Ла Вей. «Мне казалось, я говорил вам, что не люблю лгунов, миссис Фонтейн».
Принц уселся напротив нее с томиком Марка Аврелия в руках. Одним из преимуществ его долгого выздоровления стала возможность читать все, что его душе заблагорассудится. Разумеется, он предпочел бы скакать на коне галопом по лугам – и день, когда он сможет это делать, непременно скоро настанет, – а пока у него есть шанс усовершенствовать свои и без того неплохие мозги.
Ла Вей перелистнул страницу, но не прочел на ней ни слова, а любовался тем, как отблески огня окрашивают ее щеки. Перелистнул еще страницу и опять не прочитал ни слова, потому что наблюдал за тем, как ее язык прикоснулся к верхней губе, и она окунула перо в чернильницу. Принц опять перелистнул страницу и уже приготовился было читать, но тут его отвлек громкий стук в дверную раму.
– К вам посыльный, милорд! Похоже, у него весьма срочное…
Посыльным оказался тот самый человек с гранитным лицом, который прошел мимо Элайзы и не захотел чая. Теперь он проскользнул мимо Рамзи и вошел в комнату.
Элайза заметила, что Ла Вей даже не моргнул, как будто ждал этого человека.
Отметив про себя, что посыльный – весьма интересный мужчина, Элайза подняла на него глаза, но тут же поспешила опустить голову, чтобы казаться как можно более незаметной. В нем не было какой-то особой гордости своим общественным положением, при этом он не был и чрезмерно почтительным. В лице посыльного не было ничего запоминающегося. Элайза не узнала бы его в людном месте. И все же весь его вид говорил о важности визита.
Ла Вей встал.
Посыльный протянул ему конверт, поклонился, отсалютовал, развернулся и ушел.
Ла Вей сломал на письме печать и поднял взор на Элайзу.
– Миссис Фонтейн, вы закончили с письмом? – Он проговорил это бесстрастным и даже пренебрежительным тоном.
