– Это был настоящий триумф. – Ла Вей ответил таким мрачным тоном, что Элайза удивленно засмеялась.
– А мне показалось, что вам нравятся балы и званые вечера.
– О, я на них блистаю, в этом нет сомнений. Я так и распространяю вокруг себя обаяние. – Филипп помахал рукой перед собой, как будто кормил цыплят на скотном дворе. – Мне говорили, что меня считают великолепным. Значит, и все вокруг так же прекрасно, как и я.
Ла Вей был оживлен и говорлив, и это еще больше выдавало в нем француза, но одновременно и забавляло, и опасно завораживало ее. И еще не на шутку тревожило, потому что в его голосе проскальзывали и резкие нотки.
Лицо принца раскраснелось. Растрепавшиеся волосы небрежно упали на один глаз, а другим он задумчиво смотрел на нее.
– Вы хвалитесь или жалуетесь, лорд Ла Вей? – спросила Элайза.
– Я просто рассказываю, – ответил он. – Да, я не опозорил себя неуклюжим вальсом, за что вам спасибо.
Вероятно, воспоминания об одном маленьком поцелуе растворились в обществе прекрасных женщин, с которыми он мог создать новые воспоминания.
Впрочем, Элайза в этом сомневалась.
Откинув голову на спинку дивана, Филипп вопросительно посмотрел на Элайзу из-под полуприкрытых век. Ей пришло в голову, что он вот-вот заснет.
– Мне всегда было интересно, что значит побывать на большом балу, – заговорила Элайза, когда ей стало казаться, что принц больше вообще не заговорит.
– А мне всегда было интересно, как выглядят ваши волосы, не убранные в прическу и рассыпавшиеся по подушке, – заявил он.
От изумления Элайза открыла рот.
– Видите ли, – продолжал Филипп, – ваши волосы просто не хотят оставаться заколотыми. – Он говорил резко, как будто она возражала, а он отстаивал свою правоту перед судьей. – Да взгляните, даже сейчас! – Он наклонился вперед, как змея перед заклинателем. Протянув руку к ее голове, высвободил из прически локон, протянул его между пальцами, выпрямляя, а затем отпустил. – Вот, подскакивает! Как пружина! Вы видите? Почему вы даже не попробуете так сделать?
Элайза была настолько ошеломлена, что ей оставалось только засмеяться. Но для смеха ей не хватило дыхания. Филипп был так близко от нее, что она чувствовала тепло его тела, и дыхание у нее перехватило.
Ошибки быть не могло: ее сердце выстукивало быстрое, но тщетное предостережение:
«Уходи. Уходи. Уходи».
– Вы немного пьяны, лорд Ла Вей…
– А вы, как всегда, сообразительны, миссис Фонтейн. Да, я действительно un peu
[10]
в затруднительном положении. У вас очень мягкие волосы, миссис Фонтейн.
Наступило молчание – очень мягкое молчание, возможно, почти такое же мягкое, как ее волосы.
– Благодарю вас, – осторожно произнесла она в ответ.
Ла Вей насмешливо заявил:
– Бьюсь об заклад, у вас сейчас в голове так много мыслей, дорогая миссис Фонтейн, но вы говорите: «Благодарю вас». Мы так осторожны друг с другом. Точнее, это вы осторожны. Всегда!
Теперь Элайза почувствовала раздражение.
– А что вы от меня хотите? Я – ваша экономка. Служанка.
– Я хочу, чтобы вы стали самой собой, – парировал он.
– Это какой же? – спросила она, забывая об осторожности.
– Сладкой, как сочный теплый… персик. – Для наглядности он изобразил руками в воздухе шар. – Очень-очень доброй. Умной и остроумной. Досаждающей. Восхитительной. Красивой. – И опять он произносил все эти потрясающие вещи раздраженно, словно она спросила его о том, что и сама должна была знать, а он снова и снова повторял ей очевидное.
Элайза, оторопев, смотрела на принца, сдерживая желание закрыть лицо руками, – он умел вогнать ее в краску.
Филипп внимательно разглядывал ее пылающий румянец, даже с некоторым удовольствием, словно видел перед собой закат солнца.
А потом криво улыбнулся:
– Ну вот, как видите, я вас знаю. Знаю, как заставить вас краснеть. Вы будете просто великолепно выглядеть в красном платье. Я разбираюсь в таких вещах, миссис Фонтейн. Разбираюсь.
– Похоже, вы выпили немало, – это все, что Элайза сказала в ответ.
Ла Вей пожал плечом:
– Одни женщины могут сказать мне «спасибо», другие – прокомментировать степень моего опьянения. Таков мир.
Элайза изумленно засмеялась. Она была в полном недоумении.
А вот Ла Вей не смеялся. Он даже не улыбнулся и продолжал рассматривать ее прищуренными глазами.
– И еще честной, – промурлыкал он. – Я хочу, чтобы вы были честной.
А-а… Вот оно что!
Элайза заподозрила, что у него появилась причина разоружить ее.
Она еще крепче вжалась в угол дивана и заявила:
– Я ни разу не солгала вам. И… у меня нет иной роскоши, кроме как быть осторожной, как вы говорите, лорд Ла Вей.
Его брови слегка насупились, но тут же расправились.
– Вы не… А, понятно! Когда-то вы были беззаботны, но кто-то беспечно обошелся с вами, миссис Фонтейн. И с тех пор вы никому не доверяете. Быть может, это был отец Джека? Теперь вы считаете, что и я с вами могу так же поступить.
Ла Вей произнес эти слова почти бесстрастно и, как обычно, дошел до сути дела с поразительной быстротой.
В голове у Элайзы зашумело, как будто он неожиданно, с силой бросил ее с большой высоты.
Она ничего не сказала.
– Отец Джека… Этот мужчина… он обманул вас, воспользовался вами?
– Нет.
Увы, этот ответ, поняла Элайза, неминуемо приведет к миллиарду новых вопросов.
– Выходит, он соблазнил вас? – Это спросил человек, который, без сомнения, знал, как соблазнять женщин, и мог легко это сделать. Не исключено, что он и сейчас делает именно это.
Глубоко вздохнув, чтобы собраться с силами, Элайза заговорила:
– Вот что я вам скажу честно и в надежде, что к утру вы все забудете, лорд Ла Вей. Если соблазнение подразумевает стратегию, направленную на преодоление моего девственного сопротивления, то нет, он не соблазнил меня. Это было обоюдно. Я хотела его. Только его. Это было неожиданно и конечно же неразумно, но был выбран подходящий момент, я не сказала «нет», и мне это понравилось. Но не подумайте, что я направо-налево раздавала свое расположение… – Она скопировала недавний жест Филиппа, когда он рассказывал, как развеивает вокруг себя обаяние. – У меня не было много ухажеров. Я потеряла сердце в первый раз и, думаю, в последний. Меня бы не испугало, если бы вы заговорили о других моих увлечениях, лорд Ла Вей, но вы для этого слишком пьяны…
Элайза видела смену разнообразных чувств, отразившихся на его лице, – шок, восхищение, что-то напоминающее гнев.
