– Родители отреклись от меня, когда я им все рассказала. Я не видела их уже шесть лет. Вы можете расценить мое признание как пример того, что я не всегда бываю осторожной.
Элайза только что намеренно осудила себя. Она устала постоянно извиняться, к тому же считала теперь, что ей больше не за что просить прощения, потому что в конце этой истории появился Джек. И она полагала, что эта честность – способ для нее просить защиты. Потому что если ла Вею так противна мысль о том, что она сошлась с мужчиной вне брака, то, возможно, он устранит угрозу ее сердцу и разуму, чем продемонстрирует свое прекраснодушие.
Филипп помолчал, а потом возникавшие у него вопросы начал задавать быстро и резко, как будто старался оттолкнуть шрапнель от своей груди.
– Где он сейчас?
– Одному Богу известно.
– Вы его любили?
– Да. Очень.
Отвечая, Элайза видела, что его лицо становится все более суровым, холодным и отрешенным.
– А он вас любил?
– Я считала, что любил.
– Вы все еще любите его?
Элайза расслышала деланную беззаботность в этих словах.
– Боюсь, на этот вопрос нет простого ответа.
Филипп задумался – молчание затянулось.
– Я никогда не любил. – Он сказал это почти вызывающе.
– Я вам этого и не советую, – отозвалась Элайза.
На лице ла Вея мелькнула кривая усмешка – горьковато-сладкая.
Молчание.
– Думаете, он все еще жив? – Этот вопрос Филипп задал медленно, в нем слышалась задумчивость и даже некоторое злорадство. Как будто ему было приятно поскорее покончить с ним, но сделать это было совсем просто.
– Он всегда был достаточно изобретателен. Если бы мне пришлось держать пари на это, то я бы выбрала ответ «да». – На последнем слове ее голос дрогнул.
Элайзе удавалось отвечать на все вопросы принца бойко и быстро, но это напоминало ускоренную ходьбу при не совсем зажившей ране, которая, возможно, вообще никогда полностью не заживет. Мужчина, которого она любила и которому доверяла, занимался с ней любовью, а потом бросил ее, когда она забеременела. Она, такая… такая умная, такая… такая гордая, не смогла отличить хорошего человека от бессовестного предателя.
А сейчас она разговаривает с действительно хорошим человеком, с которым никогда не будет вместе.
Элайзу охватила такая острая боль, что она не могла дышать.
Она замерла, как будто все внутри нее сломалось, и эти обломки нельзя трогать, чтобы они не рассыпались.
Глаза ла Вея сверкали, но были холодными, а его взгляд стал безжалостным. Элайза боялась увидеть в нем и приговор себе, и его отсутствие. Впрочем, возможно, выслушав приговор, она испытала бы облегчение.
Наконец принц с силой откинулся на спинку дивана и сделал выдох, который, похоже, долго задерживал. Подняв руку, он ненадолго прикрыл ею глаза, как будто хотел отгородиться от этой ужасной правды. Но потом он уронил руку и медленно покачал головой.
– Я не знаю… – заговорил он. – Это просто… – Голос его был низким, хрипловатым.
Казалось, он был не в силах посмотреть Элайзе в глаза.
Его взгляд был устремлен на нетронутый чай.
А затем Филипп все-таки повернул голову специально для того, чтобы посмотреть на Элайзу, но, похоже, один только вид ее причинял ему боль.
Сердце Элайзы стало медленно падать – ей показалось, что его рваные края царапают грудь.
Ла Вей наклонился к ней, упершись руками в колени.
– Я даже представить себе не могу, что кто-то мог оставить вас, Элайза, – признался он.
Он сказал это медленно, обдуманно, озадаченно, словно наконец произнес приговор.
А потом грустно усмехнулся. В этом было и понимание, и признание того, что он до конца не осознает своего отношения к ее истории.
Но тут их глаза встретились, и ее уныние смыло потоком радости – Ла Вей заулыбался.
Элайза замотала головой, как будто хотела снова спрятать свой растревоженный старый страх и стыд, но это у нее не получилось. Она резко провела рукой по глазам, но несколько слезинок все же выкатились из глаз и засверкали на ресницах. Элайза почувствовала, что последствия того, что она натворила, могут повлиять на ее теперешнюю жизнь.
Ла Вей тут же потянулся и крепко схватил ее за руку, как будто хотел отвести от края пропасти. Это был инстинктивный жест милосердия и нежности. В нем был весь Ла Вей. Он всегда приходил на помощь, не думая о том, какую цену придется за это заплатить.
Элайза схватилась за его руку как за спасательный круг, но это едва спасет ее от беды, и она об этом знала.
Желание и радость были опутаны страхом того, чего она хотела. А когда он переплел свои пальцы с ее пальцами, Элайза вспомнила, как его руки тихо скользили по волоскам на ее шее, как ладно поместились на ее пояснице. Желание охватило ее с такой силой, что она едва не качнулась. И волоски на ее шее приподнялись в надежде, что он снова погладит их.
– В страсти не было стыда, Элайза. Постыдно было оставлять вас с ее последствиями. – В его голосе все еще звучала легкая хрипотца. – И стыдиться должен только он.
– Это распространенное мнение, – шмыгнув носом, проговорила Элайза. – Но если бы я пыталась соблазнить саму себя, то сказала бы то же самое.
Ла Вей тихо засмеялся, но не стал ничего отрицать.
– Тем не менее вы были честны перед собой. В такие мгновения мы нередко рассуждаем сами с собой, приводим всевозможные доводы, не так ли? При таких ставках судьбы складываются и разбиваются каждое мгновение. – Он сжал ее пальцы. – Вы поставили на то, что сможете удовлетворить свою страсть и взамен получите доверие и честь, но проиграли. Любой выбор – дело рискованное. Я поставил на то, что граф Ардмей сделает меня богачом, и ему это почти удалось. Думаю, у нас с ним есть еще время. Я поставил на то, что вы наведете порядок в моем доме, и вот вы полностью переделали и мой дом, и меня самого.
Элайза засмеялась и опять по-детски шмыгнула носом.
– Вы поставили на то, что мужчина, которого любите, будет честен с вами, но проиграли. Мы все проигрываем время от времени. Но именно это делает наш выигрыш слаще. Дню нужна ночь, чтобы насладиться чем-то важным, n’est-ce pas
[11]
?
Ла Вей пожал плечами.
Элайза удивленно смотрела на него.
Ей было по нраву, что он расценивает жизнь как долгую игорную партию.
– Так я, выходит, не шлюха, а азартный игрок? – Ей удалось проговорить это беспечным тоном. – Я и в этом доме сказала прислуге, что жизнь лучше воспринимать как долгую игру.
Элайза заметила, что вторая рука Филиппа лениво сжалась в кулак, когда он услышал слово «шлюха».
