Книга Фотография с прицелом, страница 58. Автор книги Виктор Пронин

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Фотография с прицелом»

Cтраница 58

– Ты мне не ответил, – напомнила Наталья Михайловна и повернулась, проведя лицом по подушке и смахнув слезы слабости и обиды.

– Не влюбился ли я? – Анфертьев улыбнулся в темноту. – Если что-то и переменилось во мне, то не женский пол тому виною.

– А что?

– Трудно сказать… Всегда ли мы знаем, что нас меняет… Сон, который забылся, грубое слово, ласковый взгляд, победа, которую никто не заметил, поражение, которое не тронуло тебя самого…

– Все это слишком умно, Анфертьев, а следовательно, далеко от истины. Давай спать.

– Давай, – охотно согласился Вадим Кузьмич.

Если бы Наталья Михайловна продолжала настаивать на своем вопрос, он мог бы ответить, что да, влюбился. Такой ответ мог показаться вызывающим, оскорбительным, но с некоторых пор Анфертьев ощущал в себе внутреннюю силу, позволяющую ему всерьез относиться к собственному настроению. В его движениях, в словах появилась сдержанность. Он уже не торопился согласиться с кем-то, поддакнуть, засмеяться, когда не видел для этого причины. Стал меньше снимать, все казалось слишком уж незначительным по сравнению с тем, что его ожидало. Какое-то время ему казалось, что эти перемены никого не касаются и никому не заметны. Но вот впрямую о них сказала жена, накануне Зинаида Аркадьевна спросила, не случилось ли чего, а несколько дней назад Света как-то мимоходом обронила: «Какой-то ты не такой!» Анфертьев забеспокоился, хотел было вернуться к прежнему поведению, дурашливому и беззаботному, но не смог. А притворяться не пожелал. В бухгалтерии его перемены не вызывали беспокойства, разве что возрос интерес к отношениям со Светой – именно в этом все увидели причину.


Ему приснился Сейф.

Анфертьев вошел в него, как в пещеру, и дверь медленно, с ржавым скрежетом закрылась за ним. В слабом сумеречном свете можно было различить какие-то механизмы, иногда они приходили в движение, грохотали, и в этом чувствовался какой-то зловещий смысл. Анфертьев все шел дальше, проползая под стержнями, карабкаясь по зубчатым колесам, которые вдруг начинали вращаться, грозя каждую секунду перемолоть его. Его преследовало ощущение, что кто-то с улыбкой наблюдает за ним. Но, сколько он ни всматривался в темноту, ничего, кроме колес, стержней и рычагов не видел. Наконец он добрался до места, где должно было быть нечто ценное, ради чего он и вошел в это подземелье. Здесь было не так сумрачно, но свет казался каким-то серым, как бывает на рассвете, когда небо затянуто тучами. Заветное место, где Анфертьев надеялся что-то найти или хотя бы увидеть, оказалось пустым. Он переворачивал разваливающиеся ящики, вытряхивал дырявые мешки, копался в размокших комодах, старых чемоданах без крышек, пытаясь понять, что же он ищет. Анфертьев знал, что стоит ему только найти ЭТО, и он сразу догадается – вот именно то, что ему нужно. Без удивления, словно так и должно быть, он увидел Свету с маленьким ребенком на руках и почему-то твердо знал, что этот ребенок – он сам, Анфертьев, только очень давно. Ребенок тихо плакал и отворачивался, а Анфертьеву смертельно хотелось заглянуть ему в глаза, увидеть, каким он был когда-то. Света старалась спрятать от Анфертьева лицо ребенка, закрыть его плечом, ладонью, какой-то тряпкой. Наконец на какой-то миг из-под ладони Светы он увидел глаза – два ярких синих луча брызнули сквозь ее пальцы. Взгляд ребенка был настолько пронзителен и осуждающ, что, еще не проснувшись, он понял – плохой сон. И громыхающие над головой зубчатые колеса, рухлядь прошлого, рычаги, уходящие в низкое небо, – все это потеряло значение, и он пошел обратно, зная, что и стержни отклонятся в сторону при его приближении, и зубчатки пропустят, и ничто уже в глубинах Сейфа, в этом затхлом нищенском подземелье, его не остановит. Когда он оглянулся, понимая, что делать этого нельзя, то не увидел ни Светы, ни ребенка. И вообще позади него была совсем не та местность, через которую он только что шел. Теперь за спиной простиралась каменистая пустыня, по которой изредка от впадины к впадине пробегали красноватые существа. Они передвигались на двух ногах, но так низко наклонившись к земле, что казалось, будто бегут на четвереньках. Анфертьев ничуть этому не удивился, вроде все так и должно быть. Он долго сбивал ноги о камни, стряхивал с себя пыль, снимал паутину с лица, без конца сплевывал. Это было неприятно.

Проснувшись, Анфертьев лежал, глядя в темноту и перебирая подробности сна. Он пытался понять его, увидеть какое-то предзнаменование, но так и не нашел ясного смысла. Пришел к выводу, что истолковать сон можно одним словом – предостережение. Малыш с синим пронзительным взглядом остался там, в пещере, а он выбрался из подземелья, но какой-то пропыленный, отсыревший…

Анфертьев встал, подошел к окну. Начинало светать. По школьному стадиону несколько человек убегали от инфаркта, но убегали так тяжело и лениво, что самый захудалый инфаркт без труда догнал бы их на первом круге, если бы пожелал, конечно. Но, видно, в такую рань никто за ними не гнался, и они не торопясь отбывали утреннюю свою повинность. Их бег казался обреченным, словно они знали заранее, что ни от чего им не убежать.

Потом с высоты пятого этажа он увидел человека в длинном черном пальто и старомодной шляпе с обвисшими полями. Человек прогуливал собаку, большую, черную и тоже какую-то обвисшую. Казалось, оба не выспались, шли понуро, неохотно.

«Может, пойдем домой?» – спросила собака, подняв голову.

«Вот докурю, и пойдем».

«Напрасно мы поднялись в такую рань», – проворчала собака, бредя следом за хозяином.

«А тебе-то что… Все равно целый день будешь спать. Если у одного из нас собачья жизнь, то не у тебя».

«Ты что же думаешь, спать вволю – большое счастье?»

«Иногда мне так кажется», – хозяин остановился посреди пустыря, поднес спичку к погасшей сигарете.

«Ошибаешься, – собака брезгливо села на мокрую землю. – Я бы отдала все вываренные кости, холодные макароны, ошметья с вонючей колбасы за твою свободу».

«Это я свободен?! Я вот один у тебя хозяин, а у меня знаешь сколько их? Не успеваю поворачиваться, не знаешь, откуда несется крик «К ноге!», не знаешь, на кого лаять, кому руки лизать, перед кем хвостом пыль мести…»

«Но ты же большой начальник, за тобой машина приезжает…»

«Запомни, дура, чем больше начальник, тем больше у него хозяев. А ты что, хотела бы на машине кататься?»

«Зачем на машине… Мне нравится лапами по мокрой траве, по листьям, по горячей пыли, по свежему снегу…»

«Ну вот, а говоришь, машина…»

«И все-таки тебе лучше… ты всех своих хозяев можешь послать к собачьей матери. Сам говоришь, что не знаешь, на кого лаять, а кому руки лизать… Значит, тебе решать. Кто тебе мешает облаять кого угодно? Кто тебе мешает руки лизать всем подряд?»

«А зачем? – Хозяин по-собачьи потряс головой, стряхивая капли дождя с широких полей шляпы. – Ради вываренных костей и вчерашних макарон?»

«Разве не для этого все в жизни делается?»

«Но есть и духовные потребности», – неуверенно проговорил хозяин.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация