– Ты слышала, что Женька пропал? – спросила она ее, задыхаясь от слез, и, не выдержав все-таки, разрыдалась.
– Ну-ну, успокойся, тела-то еще не нашли…
После этих слов Юле стало еще горше: ведь это означало, что клиентки Миллерши, которые были знакомы или близки с Крымовым, так же, как и она, Земцова, следили за событиями, связанными с исчезновением обожаемого ими мужчины. Стало быть, Миллерша в курсе…
Алла Францевна кинулась к шкафу и достала платок, которым принялась вытирать слезы с лица Юли:
– Ну-ну, успокойся… Дай-ка я на тебя посмотрю… – Она отошла в сторону, попросила Юлю подойти поближе к центру гостиной, чтобы при свете люстры получше рассмотреть ее лицо. – Послушай, а ведь ты беременна…
Это было невероятно: откуда она могла это знать?!
– У тебя удивленное лицо. Но я-то знаю женщин, знаю, когда у них начинают появляться пигментные пятна на лице, когда губы распухают, как будто их целовали сутки напролет, а главное – это выражение твоего лица, жалобное, женственно-просящее, переполненное нежностью ко всему окружающему и в первую очередь, конечно, к тому, кто уже живет внутри… Если бы ты не плакала и так не раскисала, может, тебе и удалось бы обмануть меня, а так… Я права?
Юля высморкалась в предложенный ей платок и вдруг остро ощутила еще одно чувство, которое гнала от себя все последнее время, чувство вины перед мамой, которой она так и не позвонила и которая наверняка разыскивает ее по Москве и наводит справки о них с Харыбиным по всем имеющимся у нее телефонам.
– Можно я позвоню маме?
– Звони, какой разговор! А я пока приготовлю тебе чаю…
* * *
– Знаешь, мне сначала показалось, что они просто куда-то уехали, потому что Надя перед тем, как я узнала, что Крымов исчез, как бы готовилась к поездке, очень много шила у меня. Она ведь тоже беременна, причем на этот раз по-настоящему, поэтому я сшила ей два чудесных теплых платья и один халатик, отороченный норкой. Она должна рожать в середине июня…
– Но почему тебе показалось, что она готовится к поездке, ведь шить платья, когда растет живот, – еще не означает, что она собирается куда-то ехать.
– Тоже правильно, но тогда объясни мне на милость, зачем ей понадобились все мои туристические проспекты, зачем она расспрашивала меня о Люксембурге, о Швейцарии, Финляндии?
– Думаешь, она за границей?
– Не знаю, честное слово не знаю…
И тут Юля выложила ей, зачем пришла. Миллерша от удивления сначала не знала, что и сказать, но позже, немного подумав, произнесла:
– Ты хочешь, чтобы я поехала вместо тебя в Германию искать Щукину с Крымовым? Ты шутишь? Но где и как я там буду их искать?
– Тебе ничего не придется там делать, а только сидеть в Берлине в гостиничном номере и ждать моего звонка. Все. Деньги у меня есть, я оплачу тебе всю поездку…
– Но я не могу… Я… боюсь… – Алла Францевна смотрела на Юлю и качала головой: ей не верилось, что это не сон и что ей предлагают задаром прокатиться в Германию. – На что ты меня толкаешь? Как ты не понимаешь, что если даже они и скрылись в Германии, как тебе кажется, то неспроста, что Крымов, эта бестия, во что-то вляпался и им угрожает если не смерть, то, быть может, тюрьма…
– Все это ерунда, и лично тебе ничего не угрожает. Ты просто отвлечешь внимание ЭТИХ ЛЮДЕЙ от меня, понимаешь?
– А куда поедешь ты?
– Я не могу пока тебе этого сказать, потому что не уверена, что не изменю своего маршрута. Скажи, ты согласна помочь мне?
– Мне надо подумать, уж слишком все неожиданно.
– Но существует одно условие, и если его не выполнить, то все, о чем я тебя сейчас просила, уже не будет иметь никакого смысла. Ты должна будешь молчать о своем отъезде. Ни одна живая душа не должна знать о том, что ты едешь в Германию, да еще и по делу Крымова. Пойми, от того, как мы с тобой сработаем, зависит их жизнь.
Несколько минут тому назад Юля звонила в Москву, маме, успокоила ее, попросила прощения и сказала, что у них с Харыбиным все хорошо, что они неожиданно сорвались с места, потому что этого требовало его очередное дело. Как ни странно, но мама поверила, хотя и расплакалась, сказала, что так нельзя, что надо было позвонить еще неделю тому назад, что она соскучилась… Разговаривая с Миллершей, Юля параллельно продолжала слышать голос мамы и думать о ней. От переполнявших ее мыслей и чувств на нее снова накатила волна дурноты и захлестнула ее. Увидев, какая она стала бледная, Миллерша уложила ее в постель и принесла успокоительных капель.
– Знаешь, что я бы сделала на твоем месте? Вернулась бы в Москву и занялась вплотную своим здоровьем. Ты носишь ребенка, а потому должна хотя бы на это время выкинуть из головы Крымова. Если ты скинешь, то сама никогда не простишь это Крымову. Он жив, я чувствую, что он жив, просто уехал из города по своим делам… Я понимаю, конечно, что ты напугана: ведь кто-то сжег его агентство, машину… Тебе сейчас несладко, это понятно, а то бы я тебе рассказала о Крымове кое-что, да и о Щукиной тоже…
– Говори. Теперь, когда его нет и неизвестно, разыщем мы его или нет, мне можно говорить все. Тем более что он все равно женат и мне не принадлежит. И я, конечно, не должна была приезжать сюда и ввязываться в это дело. Я подозревала, что беременна, но не верила до последнего. Так что там с Крымовым и Щукиной? Что-нибудь связанное с Чайкиным?
– Ну, это еще цветочки. Надя сама мне рассказывала, что время от времени навещает своего бывшего супруга и что питает к нему самые нежные чувства. Но я хотела рассказать тебе о другом. В нашем городе где-то осенью, в самом конце, когда было уже холодно, мороз и даже выпал снег, появилась одна женщина… Я видела ее собственными глазами, когда она выходила из ресторана «Клест». Видишь ли, у меня глаз наметанный, и потому я сразу же обратила на нее внимание: это не моя клиентка! Ты понимаешь, о чем я?
Юля не понимала, как не понимала и того, какая разница, шел ли в тот холодный день, когда Миллерша увидела эту женщину, снег и сколько было градусов мороза, но надеялась в процессе разговора найти связь между этой несущественной на первый взгляд деталью и тем, что эта дама вхожа в «Клест» – дорогой маленький ресторанчик, который открыт далеко не для всех и где так любил бывать ныне покойный Ломов.
– Ну и что же она делала в этом ресторане и кто она такая вообще?
– Она там, представь, обедала. Просто-напросто. Сначала одна (это мне рассказал знакомый официант), а потом несколько раз появилась там в обществе Крымова. И это при том, что его жена беременна и в любую минуту может узнать от кого-нибудь об этих открытых и нахальных свиданиях.
– Но это могла быть его клиентка. Ты случайно говоришь не о Марине Бродягиной?
– Марина? Бог с тобой, – Миллерша перекрестилась, – Маришу я хорошо знала, это была не она.
– Тогда кто же эта дама и зачем ты мне о ней рассказываешь?
